Сообщество - CreepyStory
Добавить пост

CreepyStory

10 825 постов 35 743 подписчика

Популярные теги в сообществе:

Ничто

В первый раз я увидел Ничто в возрасте лет девяти. Тот вечер я запомнил отлично. Дом сотрясался от грохота и крика отчима. Он бил кулаком в стену и что-то выговаривал моей бедной матери.

Отчима я видел редко - он часто работал в ночные смены на скотобойне, а выходные прожигал в пабе с приятелями. Дал он мне хотя бы каплю отцовской нежности? Нет. Я его просто ненавидел.

Пару раз он порывался ворваться в мою комнату с криками: “я выпорю этого негодника!”, “Засранец получит у меня!...”, но матушка его каким-то чудом останавливала. И после очередного скандала отчим наконец-то завалился на диван и захрапел.

Услышав эти звуки свиньи, я рискнул вылезти из-под одеяла, в которое замытывался с головой, в надежде, что папаша меня не заметит. Тогда-то я и увидел в первый раз Ничто.

В самом темном углу комнаты, между платяным шкафом и стеной, я разглядел шевеление. Начала подумал, что показалось. Минут пять вглядывался в темноту, таращась как полоумный, скорее от страха. Шевеление повторялось - я отчетливо видел, как темнота вздымается и опадает, словно ком черноты дышит.

Внезапно пришло озарение и я даже позвал “кс-ксс”. Дело в том, что иногда ко мне захаживал соседский кот, но я вспомнил, что он умер на прошлой неделе.

Может быть соседи завели нового кота? После звука моего голоса копошение в углу резко прекратилось и в эту ночь ничего необычного больше не происходило.

- Мам, домовые существуют? - спросил я у матери на следующее утро, пока она жарила мне яичницу, отвернувшись к плите.

- Что? А? - спросила она рассеянным голосом, чуть повернувшись. Я сразу же углядел синяк у нее под глазом. Мои руки беспомощно сжались в кулаки, но что мог сделать ребенок.

- Мам, это сделал он?

Мать только всхлипнула и махнула рукой.

- Мам, почему ты не прогонишь его или мы не уедем? - мне тогда казалось это очень простым решением.

- Джеймс…, - мама уже не скрывала лицо. Лишь грустно улыбнулась и села рядом. - У нас нет абсолютно никаких сбережений. Если мы уедем, нам придётся побираться, жить в приюте и питаться черти как. А у тебя школа, да и Патрик редко дома.

Я лишь насупился. Разве стоило это всех лишений и несчастий, которые он приносил в нашу семью?

На следующую ночь Ничто появилось опять. Оно сидело в тёмном углу и в этот раз я смог разглядеть как будто многочисленные щупальца. Они плавно раскачивались и постоянно теряли свои очертания.

Это было похоже на листья, колышущиеся ночью за окном. Такой же звук издавало Ничто. Еле слышный шелест: ссс-сс-с. Где то с полчаса я не шевелился, а затем решился спросить.

“Кто ты?”- мой голос звучал еле слышно, но Ничто все равно испугалось и исчезло. На утро я совершенно не выспался. Каникулы закончились и мне нужно было собираться в школу, а я заснул лишь под утро в бесплодных часах ожидания необычного существа.

- Джеймс, твой завтрак на столе. Бутерброды в холодильнике, - прокричала мне матушка.

- Хорошо, мам, уже иду!

Входная дверь хлопнула - мама ушла на работу в прачечную, а я вышел из своей комнаты и побрел в сторону кухни. По дороге забрел в туалет и, умывшись холодной водой, немного воспрял. У меня оставалось пятнадцать минут на сборы. Перекусить успею.

Однако, позавтракать так и не удалось. У двери кухни я замер, увидев, что тарелка пуста. Влажный склизкий слой из остатков еды вел прямиком к вентиляции и терялся внутри. Сетка была на месте, значит, что-то просочилось внутрь.

Сглотнув слюну, я кинулся в свою комнату и наспех переоделся, постоянно поглядывая в углы, хотя сейчас было светло. Не став возвращаться на кухню за бутербродами, вышел из дома и помчался в школу, хотя радости у меня не было абсолютно никакой. В школе меня задирали местные хулиганы и особенно один из них - Уилкок из класса постарше.

Высокий и щекастый он выбрасывал мой портфель, плевал в тетради и всячески издевался. Но, даже вытерпев все издевки, возвращаться домой мне не хотелось. Поэтому после школы я побрел на заброшки - так назывался райончик с заброшенными гаражами. Почти все из них развалились, но оставалось несколько помещений с сохранившейся крышей. Там то и любили иногда собираться подростки. Убедившись, что сейчас пусто, я уселся возле потухшего очага и задумался.

Что за странное существо поселилось в моем доме? Что ему нужно? Тогда, кстати, я и решил назвать его Ничто. Мне было известно лишь одно - Ничто любил кашу. Может быть и другая еда придётся ему по вкусу?

Они подкрались почти незаметно. Уилкок и его банда, видимо, выслеживали меня от самой школы. Треск сухой ветки я услышал в последний момент. Вскочив, заметался, но путь преградил здоровенный детина.

- Куда торопишься, ублюдыш! - зашипел он сквозь зубы и оскалился.

Я стоял, потупив взгляд, и стараясь не смотреть тому в глаза. Одно я точно знал - говорить было бесполезно, лучше прикинуться ветошью.

- Отвечай, когда я к тебе обращаюсь! - Завопил Уилкок и толкнул меня в плечо, от чего я тут же упал. - Слышал, твой папаша бросил тебя, потому что ты достал его своей тупой физиономией!

Уилкок заржал и остальные загоготали вместе с ним.

- Мой отец уехал на заработки. Скоро он вернется и покажем вам всем! - Тихо, почти не слышно прошептал я.

- Что? Слышали, что вякнула эта мелочь? - Уилкок от смеха аж упёрся ладонями в колени. - Говорит, что папашка работать поехал и скоро вернется. Именно поэтому мистер Дерикс ушел из моей семьи к твоей матери! - Уилкок сверкнул глазами.

Это был общеизвестный факт. Патрик Дерикс, мой отчим, жил несколько месяцев с матерью Уилкока, и, насколько я знал, Уилкок уважал Патрика. Однако, тот выбрал для себя более выгодное место проживания - большой фамильный дом моей матери, доставшийся нам в наследство от деда. Несмотря на то, что денег на его содержание у нас не было, дом находился в отличном состоянии и, хотя у нас были предложения продать его и уехать, мать ни за что не соглашалась.

“Дед очень много сил вложил в этот дом и завещал его тебе, сынок!”. Деда я не помнил, но однажды на чердаке нашел его записную книжку со странными заметками. Я ничего не понял, ведь там была куча математических формул и записей на неизвестном мне языке. Однако, меня заинтересовали изображения, нарисованные ручкой. В школьной библиотеке я нашел старую книгу, в которой были похожие картинки и назывались они руны. Руны использовались для различных ритуалов оберега и вызова духов.

- Что молчишь, ублюдыш! - ненависть Уилкока была ко мне понятна.

- Пусти, - процедил я сквозь зубы.

Уилкок подхватил какую то палицу и с усмешкой направился ко мне.

Выход оставался один. Словно юркий зверек я пригнулся и бросился вперед, проскочив прямо под ногами шайки. Но несмотря на то, что двигался я быстро, они тоже не медлили и я буквально ощущал их дыхание позади себя. Сразу за гаражами начинался лес. Я бросился в сторону узкой тропы, которая вела через небольшой мост. Может смогу затаиться там или бежать дальше, смотря по ситуации.

“Стой, мерзавыш”, - орал Уилкок позади. Деревья мелькали одно за другим. А ноги несли вперед. Вот и мост впереди. Но они все еще преследовали меня и не оставалось ничего другого, как броситься дальше - по направлению к дому.

Чем дальше я бежал, тем больше отрывался от преследователей, но и дыхание почти заканчивалось. Один вдох, другой. Нет, не время тормозить. Оторваться от них было невозможно, и единственным вариантом оставался дом.

Вот крыльцо. На полном ходу достаю ключ, который болтался у меня под футболкой на ремешке. В два счета преодолеваю ступени и вставляю ключ в замочную скважину. На секунду замираю. Вроде погони нет…

Уилкок показался с обратной стороны дома. Вот же хитрец! Пошел коротким путём. У меня оставалась секунда, чтобы ворваться внутрь и закрыть дверь. Дверь открылась и я юркнул внутрь, потянув перегородку за собой. Я не успел. Уилкок был значительно сильнее меня и он уже тянул дверь с обратной стороны и явно выигрывал.

Оставался единственный вариант. Я резко бросил дверь, чем выиграл пару секунд времени. Уилкок отлетел назад, не справившись с законами физики. Но мне было достаточно. Я влетел в ванную комнату, находившуюся по коридору в самом конце и заперся на замок. Теперь у меня есть еще пару минут времени, пока преследователь не вынесет ее в щепки.

Я прислонился спиной к двери и позволил себе расслабиться на мгновение. Только сейчас отметил, как дрожали конечности, а из зеркала на меня смотрел испуганное лицо с практически черными от страха глазами.

Прямо за дверью заорал Уилкок:

- Ах ты сукин сын! Тебе конец!

Услышав его крик, я бросился к душевой. Прямо над ней белела навесная тумбочка с аптечкой, и только владельцы дома знали, что она фальшивая. Уж не знаю зачем, но когда дед проектировал дом, он добавил несколько скрытых проходов. И один из них сейчас мне весьма пригодился. Влезал в узкий проход я под аккомпанемент выбиваемой двери. Как только влез, прикрыл дверцу и вовремя! Уилкок ворвался в ванную комнату. Я же оказался в подвале. Здесь было достаточно темно, но дневной свет, пробивающийся через щель, немного растворял мрак.

В глубине подвала раздался шум, а затем что-то стукнулось о мои ноги

Это был металлический шар. Я поднял его и вгляделся в темноту

- Ничто? - неуверенно спросил я в темноту.

- Джеймс! Я тебя слышал. Ты в подвале и оттуда не выберешься, - голос Уилкока раздавался все ближе. Он вернулся в коридор и по ступенькам спускался в подвал.

Я перевел взгляд в темный угол. Шевеление пропало. В ту же секунду оборвался и голос Уилкока...

Продолжение следует, если текст наберёт больше пятиста плюсов. Это моя мотивация. Не хочу писать в пустоту, извините...

П. С. Продолжение будет)

Показать полностью
CreepyStory
Серия Темнейший

Темнейший. Глава 64

Камил прочёл письмо Ларса о его тяжёлой победе над вторжением. Не нравилось, что командир потерял бдительность и упомянул армию мёртвых в своём письме. Как бы кто не перехватил... Дела были чертовски плохи и теперь Камил ожидал новых вестей. Миробоичи потеряли большую часть своей живой дружины, да ещё и не сумели при этом спасти городок Велены Дубек от разграбления. Судьба самой баронессы до сих пор неизвестна.

Камил уже был в силах подняться с постели и ходить по замку. Но толку от этого теперь никакого не было. Узнав расстояние до мест сражений, он даже не стал отправлять рабов. Пока повозки доедут туда – пройдёт уже несколько дней. Привезут в коптильни уже окончательно испортившиеся трупы, которые даже на «химеру» не сгодятся.

Можно было поступить и по-другому. Отправиться на мёртвых лошадях с парой Железяк – лошади имелось всего три – к месту сражений. Добраться до дружин баронов. Договориться с Ларсом, чтобы тот отдал ему пленных для жертвоприношений… нет, бред. Слишком рискованно. И несуразно.

Добраться до городка баронихи и попытаться использовать всю имеющуюся соль для создания солёной ямы?.. И как это провернуть незаметно от ублюдков из Святого Престола? Очень много риска, спешки. Да и сил ещё было не так много, чтобы держаться верхом несколько дней подряд, без сна и отдыха, а потом ещё и заботиться раскопками и стаскиванием бочек соли к местам гибели… Такое и не каждому здоровому по силам.

Отправить на эту задачу рабов? Их сил не хватит, чтобы вскопать ямы или сколотить достаточно гробов-корыт под тела с солью. Живые на такую работу не годились – начнут распространять слухи. А мёртвые могли идти только с Камилом, но на них не хватало лошадей.

Сплошные неудачи необычайно злили и выбивали из колеи. Камил сделался раздражительным. И во время очередной вспышки гнева накричал на Миладу. Девица тут же обиделась, исчезла из вида. А извиниться за грубость Камилу не позволяла гордость, хоть он уже и стал раскаиваться за свой поступок, чувство вины щемило в груди, ещё сильнее усиливая страдания.

Начались чёрные деньки. Давно Камил не чувствовал себя так отвратительно, с самих Башен Знания.

-- Зато бандиты не разграбили ваши деревни, милорд, -- справедливо подмечал Рыжий, на котором Камил отыгрывался, не выдавая колбочек. – Жалко барониху… Но ваши крестьяне целы! А значит у вас будут деньги на новую дружину!

Впереди ещё маячил Сбор и визит Хмудгарда с его чёртовой гвардией. Пусть разбойники теперь не угрожали Горной Дали, но одни проблемы только заменились другими.

Камил постепенно поднимал мёртвых лошадей, изымая кровь с пленных. Он занялся изучением «химер», на которых материала имелось в избытке. Сшивать сухожилия – это не такая уж и простая задача! Требовалось соединять друг с другом те мышцы, те кости, суставы, конечности, которые никогда в природе друг с другом не взаимодействовали. А значит нужно было менять форму суставов, подтачивать кости, задумываться над тем, какая «деталь» подходит лучше для определённой задачи... Требовались и прочные нити, рецепт изготовления которых Камил отыскал в библиотеке.

Благо, имелся образец, созданный Есением.

Но создание Химеры – процесс весьма трудоёмкий. А швы у Камила никогда не получались должным образом. Поэтому он занялся практикой, проводя за нитками с иглой в коптильнях подземелья дни и ночи, оттачивая мастерство. Но пока сшиваемые им для практики уродцы совершенно никуда не годились.

Он их разбирал. И сшивал заново. Но терпения Камилу не хватало. Он был слишком раздражён неудачами.

Ларс вернулся с дружиной спустя почти целую неделю. С ним вместе явились и бароны. Отметить победу. И поглядеть, как пленных наёмников и разбойников разрывают на части.

Возвращение заняло так много времени потому, что объединённые войска после сражений остановились в разграбленном городке Велены. Часть жителей вернулась туда, отстраивать дома заново. Благо, поля с урожаями не были сожжены, и если собрать всё, то возникнет очень много излишка – ртов ведь сильно поубавилось. Горожане и крестьяне пережили горе, но выжившие теперь разбогатели. Им досталось всё, что принадлежало погибшим. Все земли можно будет заселять заново – лучшие участки расхватывали самые предприимчивые. Горевать было некогда. В баронстве начиналась новая жизнь. И зажиточными станут те, кто меньше всего плачет, но больше работает.

Ларсу пришлось сильно постараться, чтобы все пленники достались ему. Дубович и Горнич хотели урвать пленных себе – на потеху публике, да на каторгу, особенно на рудники Горничей, где рабочие долго не протягивали, а добывать железо кого-то надо было заставлять. Нойманны вмешались в спор и сообщили, что Миробоичи понесли огромные потери, когда пытались задержать банду. А поэтому пленников и трофеи следует делить в пользу Камила. Знали бы они только, для чего Миробоичу затем пригодятся эти самые пленники…

Поредевшая дружина Ларса вернулась в замок. Камил разглядывал оставшуюся горстку солдат и понимал, что дела очень плохи.

С войны вернулись и покалеченные, которые теперь для службы не годились, но которым всё равно нужно было платить жалование, как того требовала совесть. Воители отдали себя ради спасения всех… Тогда справедливо, если они начнут получать хотя бы малую часть от налогов со Сбора. Богато жить не станут, но на пропитание хватит.

Из сто восьмидесяти человек, отправившихся в поход – живыми и здоровыми вернулись только шестьдесят девять. Теперь у Камила имелось всего двадцать девять конников. И сорок пехотинцев. Плюс небольшие гарнизоны по тридцать человек у Житников и в замке. Дружина сократилась до ста тридцати человек. Самая маленькая дружина в Горной Дали, если не считать Велену Дубек. Курам на смех.

Набор новых рекрутов и их последующая тренировка – это дело времени…

Убитые в боях лошади отныне главная проблема, касающаяся и его мёртвой армии, которая тоже утратила всю эффективность, сделавшись почти полностью пешей.

Дерьмо. Абсолютное и беспросветное.

-- Мы потеряли многих, -- сказал Ларс. -- Но те, кто пережил эту кошмарную мясорубку... Те прошли жесточайший отбор. Остались сильнейшие. И они уже никогда не станут прежними. Камил. Держи этих дружинников к себе поближе. Они -- твой  костяк. Возможно, они самые лучшие воины во всей Горной Дали. Кто ещё в последнее время воевал больше, чем твоя дружина?.. Теперь они не бесполезные юнцы, не глупые рекруты, которых набрал Есений. Это закалённые воины.

Камил стоял у ворот, разглядывая мрачные лица своих бойцов. Женщины много плакали в тот день по не вернувшимся мужьям и сыновьям…

Однако за столь малочисленной дружиной тянулась длинная вереница из пленников. Камил ахнул, когда насчитал восемьдесят ублюдков. Хотя бы в этом он получит пользу. Куда только девать всю эту кровь…

А затем в замок торжественно въехали на карете Велена Дубек с Вальдемаром фон Нойманном. Будто и не было никакой войны. Баронесса выжила. Как и её телохранители, как и её свита. И это Камила обрадовало почти так же, как и количество пленных. Пока нет ребёнка – у Вальдемара не будет подтверждённого права на владение баронством. А если баронством станет править Вальд, то значит им будет править и Камил. Опять-таки, всё омрачало беспрецедентное разорение баронства Дубек. Чем будет править Камил? И без того слабый «тайный союз» ослабился ещё сильней.

-- Зато авторитет Миробоичей высок, как никогда за всё время правления князя Искро, -- тихо сказал Камилу Лют Савохич, чтобы никто не услышал. – Южные бароны консолидировались благодаря тебе – и отразили внешнюю угрозу. Это очень многого стоит, Камил. К тому же Нойманны… ха-ха! Кажется, теперь на нашей стороне!

Ларс и бароны зашли в сожжённый и разграбленный городок Велены на следующий день после того, как разбили наёмников. Они нашли баронессу во дворце. Всё это время она со свитой пряталась в потайной комнате, вырытой в одном из подвалов. Настолько умело сделанной, что дверь в неё так никто из наёмников и не нашёл.

Только вот сообщить об этом радостном известии Камилу никто не смог – городская голубятня сгорела в пожарах.

Баронессу привезли к Миробоичам на время, пока городок отстраивается заново. Велена собиралась остаться, пока ей не удастся обзавестись новой дружиной. У Вальдемара от такого расклада глаз дёргался не меньше, чем у Камила. Придётся жить с баронихой за одними стенами.

Сам Хартвиг Нойманн, узнав обо всём произошедшем, очень сильно удивился. Он успел и крайне возмутиться, и затем порадоваться за своего старшего сына. Он так же был рад, что не придётся враждовать с Миробоичами, как он всё это время предполагал. А оно вон как обернулось…

Хартвиг обещался прислать баронессе деньги и отряды строителей, которые помогут в отстройке поместья и в найме дружины. Он так же предложил отправить к Миробоичам сто святых воителей для охраны замка на срок пребывания там Велены – для защиты будущего наследника. Но Камил сразу отказался. Это было чертовски опасное предложение. В ответ он написал, что за его стенами Велена в полной безопасности. И что он принял меры по контролю всех гостей замка – больше подослать к нему наёмных убийц не получится.

-- Ха-ха! – смеялся Лют Савохич, когда узнал о письме с предложением Хартвига. – А чего отказался? Где же это было видано, чтобы святое воинство стерегло обитель некроманта!? ХА-ХА! Если бы Сатана существовал, то он ушёл бы в отставку, назначив на своё место тебя!.. Святое воинство хочет сторожить замок некроманта… Смешнее я ничего в жизни не слыхал!

Часть пленных для вида следовало четвертовать. Самым жестоким образом, поэтому Камил даже призадумался, какой способ лучше всего подобрать. Чтобы обрадовать народ, чтобы разошлась молва по Горной Дали. Да и баронам будет зрелище, а простолюдинам – урок.

Он поручил Реяну отобрать для расправы десять самых хилых разбойников. Остальных пленных, наиболее годящихся для сбора крови и «поднятия», Камил обещался перед народом и перед баронами – запытать в своих темницах. Его слова сомнения ни у кого не вызвали. Ходили слухи о тяжкой участи всех, кто попадал в темницу Миробоичей. Посетовали только, что без зрелищ останутся.

Сколько же работки палачам…

Вот только куда их всех уместить? Места в темнице не хватало. Пришлось часть пленных увести в подземелья под стражу мертвецов.

Палачи разодрали приговоренных к смерти пленников на куски. Много народу стеклось на площадку перед замком со всех деревень – все хотели поглазеть на убийства. Смерды одобрительно кричали, наслаждаясь кровавыми расправами. Им казалось, что теперь-то у них начнётся хорошая жизнь…

Данила Горнич попросил передать ему хотя бы немного пленных для  рудников. И Камил согласился, передал десятерых крепышей, но выменял взамен пять лошадок – уже недурно во времена катастрофы. Горничи в своих горах лошадей разводили вполне успешно, недостатка в них не испытывали и Камил тоже надумывал заняться этим делом в больших масштабах. С таким числом пленных он может поднимать по три коня в неделю…

Так же Ларс притащил кучу трофеев – и это вдобавок к снятому с погибших дружинников оружию и доспехам. Трофеи достались и остальным баронам, но Ларс урвал большую часть. Живых стало меньше, зато мёртвое воинство теперь отлично оснащено. Доспехов теперь имелось с хорошим запасом – достанется и на новую живую дружину.  

Бароны пробыли в поместье несколько дней. На пиршествах в гриднице особенно много обсуждали способы давления на Нарникеля.

-- Вам точно следует потребовать с него репарации, -- высказал своё мнение Мейнард. – И я думаю, Нойманны посодействуют. У Хартвига не так много рычагов давления на Лунное Герцогство… но, думаю, мы достигнем некоторых успехов.

-- Нарникель отрицает свою причастность к вторжению. Как и его герцог – Родогор, -- сказал Путята Дубович, вспоминая недавние ответы на обвинительные письма баронов. – Они говорят, что никак не связаны с бандой.

-- Ещё бы…

-- Это ложь, -- сказал Камил. – Допросы пленных говорят об обратном. Наёмники «менестрелей» к ним присоединились. Вот только как нам доказать всё?

-- Это ещё не значит, что Лунное Герцогство на нас напало, -- сказал Савохич. – Наёмники воюют повсюду. Родогор ответит, что разбойники их наняли. А причастность Нарникеля доказать будет сложно.

— Он сформировал и вооружил банду! – сказал Карл. – И отправил её сюда!

— Разбойники сами купили доспехи и оружие, — ответил Ларс. – Нарникель им его «всего лишь» продал. И наёмников он им тоже «всего лишь» продал. Ничего такого.

— Но там были его командиры, — сказал Карл. — Это доказательство. Нарникель не отпустил бы их просто так.

— Всё это мы будем пытаться доказать нашему князю, — Путята Дубович нахмурился. – Я поеду в Серебряный Перевал с дипломатической миссией. И объясню ему всю ситуацию. Постараюсь убедить его прижать и Нарникеля и Родогора к стенке. Чтобы те выплатили репарации. Иначе что получается? Другие смогут грабить наши приграничные земли безнаказанно, просто лишь наняв на это дело различное отребье?

— Правильно, — согласился Камил. — Сегодня Велена, а завтра — все мы остальные.

— Спасибо Вам, — Велена поблагодарила Дубовича. — Я отправлю с вами и своего дипломата. Он как нельзя лучше расскажет о произошедшем. Во всей красе.

— Только бы до войны дело не дошло... — сказал Путята Дубович. – Биться против Лунного Герцогства…

— Я только ЗА! — громыхнул Горнич. — Разгромим ублюдков! Враги должны нас бояться!

-- Согласен, -- сказал Камил. – Такие вещи прощать нельзя. Если не будет дипломатического способа решения – мы должны найти военный способ. Для своей же дальнейшей безопасности.

-- Если князь упрётся, то никакой войны не будет, -- сказал Ларс. – Его письма уже пришли к нам и все вы видели, что он в них написал. Ему война не интересна.

-- Князь Искро… – усмехнулся Камил. – Он всего лишь «выражает озабоченность». Ему вообще интересно, что происходит на наших землях? Или он выходит из Перевала только когда хочет собрать с нас налоги?

-- Вот-вот! А ты о войне боишься, Путята! Не будет никакой войны! – плюнул Данила Горнич.

– Я тоже так думаю, -- сказал Савохич. -- Тем более, что мы уничтожили самого главного врага – разбойников. Нарникель всего лишь хотел выгнать разбойников из своих земель. Обратно. К нам. А теперь разбойников нет. И Нарникелю больше нет надобности стравливать на нас своих собак. Собаки кончились.

-- А наёмников он отправил для того, чтобы просто повеселиться? – спросил Камил. -- Он хотел нажиться на конфликте. И воспользовался случаем. Он не жертва, он главный извлекатель выгоды! Если бы мы не остановили вторжения, князь Искро был бы вынужден потом иметь дело с тысячами разбойников и наёмников. И территории кого-то из нас Искро был бы вынужден отдать в откуп банде. Нарникель бы тогда получил в Горной Дали сильного союзника. А потом Лунное Герцогство и вовсе могло бы расшириться за наш счёт. Вот как бы всё получилось!

-- Да, наша победа – подвиг, -- признал Дубович.

-- Нельзя выдать князю версию, где Нарникель «был вынужден»… -- сказал Камил. -- Нарникель покушался на наши земли. А его мотивы и душевные терзания при этом должны быть нам абсолютно безразличны. Преступники должны понести наказание.  

Союз, несмотря на серьёзную взбучку, окреп. Бароны стали дружнее – их сблизил не только пьяный стол, но и общий враг, которого они победили. Союз успешно прошёл свою первую проверку на прочность.

Камил так же приобрёл у баронов несколько лошадей, немного компенсировав их нехватку в своём войске.

Бароны разъехались. Впереди было так много дел… Всем предстояло вертеться похлеще мельницы в сильный шторм. Тем более Камилу.

Карл Нойманн и Мейнард со своими выжившими рыцарями решили продолжить свой путь на родину.

-- Я никак не ожидал, -- признался Карл у самых ворот. – Что всё сложится именно так... Честно, мне не хочется уходить. Хочу видеть собственными глазами, чем всё закончится… С некоторыми твоими дружинниками я сдружился за время похода. Тоскливо с ними расставаться, Камил. Кажется, на родине у меня не будет столько друзей, как здесь.

-- Там ты найдёшь новых! – усмехнулся Мейнард. – Твоя жизнь только начинается. И начинается очень бурно, стоит признать!

-- Можешь оставаться, -- сказал Камил. – Нойманнам здесь всегда рады.

-- Увы, -- ответил Карл. – У меня тоже скоро будут земли под личным управлением. Свои проблемы…

-- Тогда желаю тебе удачи и силы для их решения!

-- Ещё увидимся, Камил, Ларс, Вальд… -- Карл загрустил. Ему явно не хотелось уезжать. – И Хельг… Ты точно не хочешь ехать с нами? Наши леса тоже полны дичи.

-- Мне больше по душе тайга, -- ответил Хельг. – Надеюсь, мы ещё свидимся.

-- Я буду отправлять письма. Что ж… Нас ждёт долгий путь. Прощайте.

Карл Нойманн уехал в Кратен. После него на следующий день засобирался и Хельг в свои охотничьи владения.

-- Я так много времени провёл с вами, отвлекаясь от своих дел… К зиме ничего не готово. А лето близится концу.

-- Я отправлю тебе помощников. Как мы и договаривались. Они сколотят тебе новые зимовья и что там ещё тебе нужно сделать…

-- Хорошо, -- не стал отказываться Хельг. – Только болтливых мне не надо. Отправь молчунов.

-- Как скажешь… И ещё, Хельг. Последняя просьба. Не мог бы ты на этот раз добыть мне медведей и волков? Сам знаешь, это сильные и свирепые звери. Насколько же сильны они будут в «поднятом» виде – представить страшно.

-- Хорошо, -- усмехнулся Хельг. – Тогда у меня тоже есть к тебе просьба. Мне бы не помешал мёртвый пёс…

Камил исполнил пожелание Хельга в тот же день. Ворон лил кровь разбойников на символы начерченные вокруг трупа одной из собак, стороживших подземелье. Их Камил уже успел подсушить в коптильнях, помня старую просьбу Хельга. Ворон, однако, не захотел вникать в тонкости некромантии. И славно.

-- Только не попадись, -- напомнил Камил. – Бойся костров.

-- Восхитительно, -- Хельг обрадовался тому, насколько точно собака исполняла все его приказы. – Спасибо. Полезная штука в хозяйстве… Так и землю можно пахать мёртвыми волами? И строить без устали – одними мертвецами? Не только воевать…

-- Хорошая идея, -- оценил Камил. – Обязательно приму на вооружение. А теперь о медведях. Главное, чтобы они не успели сгнить, прежде чем окажутся у меня…

Быстро и незаметно наступил август. Рана Камила окончательно затянулась. Силы вернулись к нему полностью. И он всё чаще начал пропадать в подземельях за своими делами, за поиском новых рекрутов, да за чтением трактатов по военному мастерству.

Он совсем позабыл о Миладе. И о своей старой ссоре с ней. Милада охладела к нему. Но Камил считал, что скоро это пройдёт. Что всё станет снова хорошо, как и прежде.

Но не стало. В один день Камил не нашёл Милады в опочивальне. Поиск не окончился успехом и когда он обошёл весь замок. Кухарка Дарья сказала, что не знает, куда подевалась девица, но отметила перемену в её поведении.

-- Она ходила задумчивая. Совсем не болтала.

-- Грустила? Вот чёрт…

-- Да я бы не сказала… Она… Не была грустная. Скорее какая-то довольная. Влюблённая. В вас, милорд, разумеется!.. А что такое? Куда она могла пропасть? Замок у нас не такой большой...

Только на следующий день Камил ещё раз заглянул в опочивальню Милады. Там он нашёл оставленную для него записку, которая ужалила больней, чем стрела наёмников. Милада сбежала из замка вместе со своим новым возлюбленным…

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)
Вадим Валериевич 1000р "Спасибо за эмоции)"

Владимир Х. 300р "Последняя главка темнейшего - лютый кайф. Есть такой вопрос - когда лорд Апокалипсис" Ответ: не, Лорд пока не интересен. У такого чтива аудитория будет "недонатоспособная"))

Руслан Евгеньевич 159р Ответ: )))

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

«Темнейший» на АТ: https://author.today/work/316450

Показать полностью

ТВАРИ-4

(На конкурс крипистори)

ТВАРИ-3

ТВАРИ-4 Конкурс крипистори, Мистика, Сверхъестественное, Фантастический рассказ, Мат, Длиннопост

Я остановился перед неведомой преградой, осматривая её. Весь проём занимала словно бы толстая полупрозрачная переливающая разными цветами пленка. За ней угадывался перпендикулярно идущий коридор из кирпича.

На полу я подобрал проволочинку и сунул её в это марево. Ничего не произошло. Тогда попробовал кончиком мизинца – тот свободно прошел сквозь пленку.

Шаги звучали всё ближе, и поэтому я решился, целиком, одним рывком, пройдя сквозь барьер. В ноздри шибанул запах сырости, плесени, канализации и какой-то присутствовал еще запах – я сразу почему-то подумал о крысах.

Отлично! Всю жизнь мечтал блуждать в канализации один без проводника! Если наверху пойдет дождь, мне хана. Скопился где-то газ, мне хана. А если этого окажется мало, существуют метровые крысы, которые – уверен! – рады будут свежему мясу.

Слегка поддавшись панике, я попробовал было заскочить обратно в «цивилизованный» тоннель, но тот стал словно бетонная стена, и не пустил меня обратно.

А потом меня окатило холодным потом – он заструился между лопаток, потек по вискам и  шее. Выражение «мокрый как мышь» раскрыло свой тайный смысл, когда я увидел своего «кота», загонщика – а иначе объяснить это целенаправленное преследование не мог. Напротив меня, на расстоянии вытянутой руки стоял Кротек. Меня парализовал ужас. Невозможно!

Он стоял за слегка мерцающим пологом, бледный от потери крови, мертвый, но пугающе живой, на своих двух голых костях, бурых от засохшей крови. Кротек печально помахал мне рукой и криво ухмыльнулся. И вот эта ухмылочка окончательно меня добила, поразив в самое сердце тотальной неизбежностью падающего уже сверху прямо на шею ножа гильотины. Мертвец играет в кошки-мышки с будущим мертвецом!

Наконец инстинкт самосохранения переключился в режим «беги». Заорав дурниной, я сломя голову бросился в проход, разбрызгивая грязную жижу из подсыхающих вонючих луж. Больше всего я боялся, что, обернувшись, увижу, как через завесу проходят кости стопы мертвого диггера. И лишь пробежав метров двести, зацепившись за какую-то корягу и растянувшись во весь рост, я смог кое-как вернуть контроль над телом.

Прислушался к звукам позади себя. Всё было тихо. Очевидно, что загонщик выполнил свою задачу и, вероятно, либо готовил следующую ловушку, либо ждал меня где-то на перепутье. Что ж, наверное я должен был как-то пожалеть диггера и мысленно хотя бы попросить у того прощения, что невольно стал причиной его жуткой гибели и дальнейшей судьбы. Видит Бог, я бы просто его основательно избил, или отправив в инвалидное кресло, быть может даже! Но такой финал… что ж, хтонические боги бросили кости и выпал нечет. И вполне было достаточно вспомнить, как меня подставил этот ублюдок, продав арахнидам-13, обещавшим мне год мучений под землей в темноте. Не, старина Кротов, не на того напал. Я тебе еще завяжу ноги узлом!

Все явления необычного свойства я поделил строго надвое. Во-первых, это материальные проявления сверхъестественного. Увидел черта, грубо говоря, - накорми его свинцовой кашей, и желательно с топором в черепе. Во-вторых, всякие призраки и прочее. Они не материальны, а, следовательно, только и могут, что пугать. Достаточно послать их в пешее эротическое. Вот и всё. Не знаю, что за сила вернула Кротека из небытия, и с какой целью, но пулек у меня еще в достатке, да и силушкой Бог не обидел – в конце концов, против лома нет приема, а уж обрезок трубы я тут найду. Ни разу не видел, чтобы бегали с раздробленными костями.

Вот так, успокоившись и хлебнув водички, я продолжил свой путь, пытаясь понять, как выбраться из этого лабиринта. Логика подсказывала, что все ходы имеют конец и начало, и сколько канализационным коллекторам не виться, а выход к насосной станции должен быть.

Минуя боковые ответвления, я пробирался по низкому бетонному тоннелю, согнув шею, потея и задыхаясь. Боясь, что выбрал неверное направление. Лужи под ногами стали глубже, я брел уже по щиколотку в гнилой мутной воде. Освещал мне путь только фонарик. Если мне продали какое-то фуфло, то я рискую остаться в полной темноте и рухнуть в какую-нибудь яму. Шикарная перспектива – утонуть в дерьме!

Но я вышел, наконец, в какое-то помещение, высотой в два этажа. Снизу из глухой литой бетонной стены выходили четыре метровых трубы, а сверху находилась смотровая площадка, откуда в потолок вели несколько приставных лестниц. Думаю, мне туда. Вот только лестницы на эту площадку не было. И мне предстояло как-то преодолеть два с половиной метра по голой стене.

Сразу же я забросил туда свой рюкзак и стал думать, как быть. Решение оказалось единственным и очевидным – снять ремень и попробовать зацепиться за перила. План был такой: разбежаться, опереться о край стены и подпрыгнуть как можно выше, закинув ремень.

И я уже было отошел начать разбег, решая, куда деть фонарик, как из трубы показалась крысиная мордочка. Размером с морду собаки – например, немецкой овчарки – не меньше. Крыса вела себя без страха, глядя на меня как на готовый обед, поданный расторопным официантом, - ну кто будет бояться отбивную? Следом показались еще несколько особей.

Больше думать некогда! Уж крысы, хоть и здоровенные, но явно из плоти и крови – их проберет свинцовая приправа до самых печенок, отвлекая от основного блюда. Меня.

Узи изверг из себя с сухим тихим треском все сорок зарядов. Я только и успел, что сменить магазин, как в уши ударила какофония звуков. Пули разрывали шкуры и кости огромных грызунов, вонзались в плоть, опрокидывая животных навзничь. Ожидая, что твари, учуяв кровь, кинутся друг на друга, я жестоко ошибся. Нет, они все (кто еще был жив) яростно запищали, и их голоса, эхом отражаясь от стен труб, сливались в один мощный рёв. И мне чудилось, что на той стороне труб (этакой огромной дьявольской флейты, играющей мне сейчас траурный марш) им отвечает их крысиный бог, разгневанный причиненным ущербом его слугам.

Если всё и впрямь было так, то именно крысиный бог послал передовому отряду мощную подмогу. Трубы загудели от писка и топота множества лапок.

В надежде, что дохлые особи создадут хоть какой-то затор, я расстрелял ещё один магазин и, разбежавшись, оттолкнулся от стены, забрасывая ремень. Тот зацепился пряжкой ровно на одну секунду, наматываясь на пруток, – так, что я успел подтянуться и схватиться уже левой рукой за край перил. Повезло, что получилось с первого раза. Но, слава Богу, практика уже была: правда, там получилось вот так же заскочить с четвертой попытки.

А крысы всё прибывали. Пространство внизу будто кипело от мелькания крупных упитанных тел. На эмоциях, больше даже от брезгливости и от чувства не случившейся, но  весьма близкой гибели от острых резцов мутантов, я не пожалел два полных магазина на этих уродцев, злобно сверкавших в полутьме своими злыми глазками. Крысиный бог заревел ещё громче, что побудило меня ускорить свой побег. Кто его знает, вдруг они начнут лезть друг по другу?

Увы, первые две лестницы закончились или заблокированными, или заваренными люками. И лишь третий люк, когда я уж было отчаялся, с заметным трудом поддался напору и распахнулся, пропуская меня наверх.

Я очутился в квадратном помещении из кирпича, заваленным строительным мусором. Не меньше трети пространства занимали кое-как набросанные мешки с цементом.

Какое-то время я переводил дыхание. И лишь когда сердце перестало отчаянно биться, достал флягу (аппетита почему-то не было) утолить жажду и патроны Парабеллум. Их оставалось не густо – всего две пачки по 50 патронов, плюс два снаряженных магазина. М-да, такими темпами скоро придется стрелять из пальца – жаль, но эффективность таких выстрелов равна нулю.

Из помещения, в котором я оказался, спасаясь от крыс, было три выхода: два боковых и один наверх. Если бы думал отсюда выбираться, то, конечно, попробовал бы подняться. Но я выбрал левый проход.

И долго брел коридорами вдоль бесконечных водопроводных труб. Хорошо, что тут было освещение. Да и вообще, тут как-то поприятнее, чем в вонючей канализации.

Не знаю, как, но я внезапно вынырнул в широкий тоннель из бетонных круглых тюбингов. К тому времени я уже изрядно устал, и все эти двери, люки и коридоры сливались в одну сплошную мешанину.

Тоннель заканчивался наглухо закрытыми массивными гермоворотами. Стучаться в них, увидев в нишах по бокам от ворот утопленные раструбы крупнокалиберных пулеметов, мне вовсе не хотелось. Интересно, что там такое?

Сбоку от ворот я увидел небольшой распахнутый гермолюк толщиной в ладонь. Вероятно, это был запасной ход или технический проход для обслуживания пулеметов – мне не досуг было разбираться. Путь вёл меня вперед.

Поднявшись по ржавой хлипкой приставной лесенке, я очутился в очередном длинном коридоре, по которому и побрел, уже теряя веру в благоприятный исход моего путешествия.

Сколько я так бродил? Час, два? Но вскоре я заметил, что раз за разом прохожу мимо темного проема, из которого просто физически тянуло опасностью. Арка входа была выложена из явно дореволюционного кирпича – будто архаичная вставка в общей картине современных подземелий.

Делать нечего, и я, включив фонарик, ступил туда. Шагов через тридцать обнаружил скрюченный человеческий скелет, что заставило меня быть осторожнее. Я водил фонариком, высвечивая проход, и выставив Узи.

Впереди послышался детский смех. Я похолодел. Галлюцинации, что ли, начинаются? Неужели надышался какой-то гадости?

Смех стал отчётливее слышен, и в луче фонарика мелькнуло чьё-то небольшое тело. Вот, снова! Да, это был обнаженный ребенок лет четырех. Что тут делает ребенок? Может, это кто-то типа Маугли, только дитя подземелий? Какой-то дикарь, местный абориген, потомок спрятавшихся от солнца сумасшедших? Всё возможно!

- Эй, малец! – крикнул я.

Ребенок обернулся, ощерившись черными зубами, и со смехом побежал дальше. Рука едва не нажала спусковой крючок. Чертовщина! Но я последовал за ним.

Малец снова пробежал мимо.

- Батя, мне бы мяса! – проскрежетало дитя явно не детским голосом.

- Мяса? Я тебе, обрыгану несусветному, уж как пулек-то отсыплю!

Голова кружилась. Всё происходящее воспринималось как дурной сон.

То, что я увидел дальше, окончательно заставило меня «зависнуть». У кирпичной темной стены, прислонившись к ней, сидел мертвец. Странность заключалось в том, что половина тела представляла из себя голый костяк, от макушки и до левой пятки. Похоже, что это та же злая сила, откромсавшая мясо с ног Кротека, слизнуло кожу и мышцы с бедолаги напротив меня. Там, где тело сохранялось, шла серая штукатурка, исписанная темными письменами с потеками. Я приблизился.

С половинки черепа свисали седые космы. Похоже, это был старик. Но вот в чём загадка: он это писал? И если да, тот как? До того, как его настигла плотоядная тьма, или же после? В первом случае он писал своей кровью (а я только об этом и подумал, ибо ничего похожего на баночку с краской вокруг не было) перед тем, как умереть, либо же еще какое-то время сохранял остатки жизни в половине своего тела и оставлял своё послание, мучаясь от боли. Я тупо смотрел на труп, не понимая, что мне делать дальше. Возникла мысль, что одна пуля ой как хочет залететь мне в висок! Чтобы разорвать цепи этого бреда.

Но лучшим выходом было ознакомиться с посланием. Не все слова читались, но вот что я понял:

«Пишет это Леонид, сторож с Ваганьковского кладбища. В ту ночь несколько негодяев… опали могилу графа Слуцкого, про которого ходили легенды… он колдун. Колдун. Я проследил за ними. Грабители успели вынуть гроб и открыли вход в подземелье. Зачем я последовал за ними?.. стал свидетелем… ритуала. Он принес жертву … и открыл врата, призвав зло. Остановите его! 11.04. 2007.»

Я присел рядом с бывшим сторожем. Кофейку бы сейчас! Голова уже почти ничего не соображала. Но, судя по этим письменам – а их в свете всех недавних событий я не стал бы списывать на бред умалишенного, – я на верном пути. Вероятно, старик стал свидетелем некоего зловещего ритуала, но был замечен, за что и поплатился. Почему тогда оставили и не стерли эту кровавую надпись? Из бахвальства? Как предупреждение или знак, своего рода межу, окончательно отделяющую мир рациональный от мира потустороннего? Что ж, фигура сторожа, объеденная ровно на половину, весьма красноречиво о том могла бы говорить!

Пришлось подниматься с пола и двигаться дальше, так как я боялся, что засну.

Коридор оказался закольцован и содержал в себе три выхода: тот, из которого я пришел; каменные ступени вели наверх, заканчиваясь плитой – подозреваю, что они вели к могиле графа; и последний ход чуть под углом спускался вниз. Мне туда.

Чем ниже я спускался, тем отчетливее слышал ритмичную музыку, пение грубых мужских голосов и вплетающиеся в них женские крики боли. Ошибки быть не может! Кажется, я дошел.

Темный проем открылся большой круглой пещерой, вдоль которой по периметру были вырублены ступени. Я начал спуск, глядя сверху на ряд узких клеток с узницами, на каменный постамент в центре, на стоящего мужика возле некого устройства, похожего на дыбу, и на пару десятков фигур в черных плащах с балахонами.

Сектанты (или подручные местного царька) ритмично били в бубны и что-то пели на незнакомом мне языке. Девушка на дыбе корчилась и кричала, снова и снова получая удары плетью. Получалось так, что её вопли каким-то образом составляли часть песнопений, будто певцы задавали тон, а жертва подпевала на свой лад, моля о прекращении боли единственных возможным способом: призывая смерть или … того, кто её олицетворяет? Скольких они тут замучили с 2007-го года?!

В свете множества свечей и факелов вся эта картина отдавала гротеском, напоминая декорации к фильму о мрачном средневековье. Да уж, что тогда люди сходили с ума, что сейчас – всё одно. Власть и - боль, как удобрение для ядовитого, но прекрасного цветка.

Когда я, наконец, спустился вниз, никто из поющих так и не вышел из транса. Я немного расслабился, заметив, что на дыбе висит не Аня, и что никто из этих колдунов-трясунов не вооружен. На всю их гнилую шайку-лейку вполне хватит одного магазина.

Ко мне повернулся их главный – тот самый человек, которого я видел на видеокассете. Он абсолютно спокойно воспринял моё появление, будто я явился точно ко времени после того, как получил по почте приглашение на званый ужин у короля – к королям не опаздывают.

- У тебя какое-то дело ко мне, юноша? – спросил мужик глухо, почему-то стараясь держаться ко мне боком, будто скрывая лицо.

- Что, даже чаю не предложите? – ядовито процедил я. Грохот бубнов и стоны жертвы сверлили мой мозг не хуже бормашинки у стоматолога, принципиально избегающего обезболивания.

- Говори. Не отвлекайся.

- У вас моя девушка, - а мой глаз уже её выцепил, сидящую в клетке, через одну от нас. Аня меня не узнавала, находясь в ступоре. Очевидно, что она увидела достаточно, чтобы психика включила предохранитель. – Вон она. Я бы хотел её выкупить.

Незнакомец рассмеялся.

- Надо же! Впечатляет! Ну, давай поговорим, юноша. Зови меня, к слову, господин Белов для удобства. Сколько же ты хочешь мне предложить?

Я задумался. Если все продажи выгорят, это не меньше тридцати миллионов долларов – и самая большая цена будет за тело арахнида. Лишь бы Шпала дождался меня!

- Десять миллионов долларов, - предложил я цену с учетом того, что продажи могут пойти не так, как планируется.

- Ого! – Снова смех. – Это что-то новенькое. У тебя действительно есть такие деньги?

- Нет, но будут.

Белов пожал плечами.

- Когда будут, тогда и приходи. Сроку тебе месяц.

- Значит, мы договорились, и пока что Ане ничего не грозит?

- Я этого не сказал. Я сказал, что у тебя месяц времени.

А вот это он зря! Я бы честно сделал всё, чтобы принести эти деньги. Но знать, что всё это время девушку могут истязать, - это слишком!

Расчет мой был простым: выстрелить в Белова из трубки арахнидов-13 (там делов-то было, что вставить шарик и нажать кнопку), которую я прятал в рукаве, а с правой руки пройтись огнем из пистолета-пулемета по «музыкантам».

Серый шарик смачно влепился в плечо стоящего ко мне боком местного князька тьмы, и я уже разворачивался, беря Узи на изготовку, как услышал зловещий смех Белова (прости, ублюдок, но звать тебя господином мне не с руки!). Я перевел на него ствол оружия, с ужасом глядя, как мужик ловко цепляет пальцами серую кляксу и лихо отправляет себе в рот.

- Хорошая попытка, боец! Но я держу арахнидов, - он сжал левый кулак, - вот тут! – Сжал правый. – А всех остальных в подземельях – здесь! Они срутся, эти арахниды, в своих пещерках и норах, когда меня вспоминают. Что мне их эти плевалки-трубочки? Тьфу!

Над его плечом начала сгущаться тьма. А я стоял и смотрел, как дурак на новые фантики, на этот процесс, даже не пытаясь выстрелить.

- Знаешь, что это? – решил развлечь себя Белов напоследок. – Арахниды называют их тх-а-рамх. Это головы Цербера. Слыхал о таком? Дар моего повелителя за верную службу.

У меня вдруг мелькнула мысль, что пытки тут происходят не ради, как сказал Морфеус, укуренный бедолага, воплощения некоей хтонической богини (хотя, кто знает), а просто ради извращенного желания Белова и его вероятного хозяина. А, может, это просто психопат, которому «повезло» вытащить вот такой лотерейный билет, и теперь он, явно откуда-то черпая потустороннюю силу, упивается тут себе игрой в царя подземелий, а девушек пытает потому, что там, наверху, ничего не складывалось в плане личной жизни.

- Ну вы и твари! – прошептал я. – Просто конченые.

Он рассмеялся, Петросян чертов!

- Беги, Лола, беги! – сказал он мне.

И я побежал, по дороге, наугад расстреляв магазин в фигуры в балахонах и самого Белова. Это сбило его настрой, дав мне немного форы, прежде чем с его плеча сорвалось зловещее нечто.

Остальное вы знаете. Кроме, пожалуй, того, что я увидел, вспомнив, на кассете. Одна незначительная, казалось бы, деталь: лицо на заднем плане, будто бы небрежно вылепленное из глины. Выходит, Рожа причастен, он часть всей цепочки. Он может как-то свободно проходить за Периметр. И если я его достану, это будет моим пропуском. Уж будьте уверены, к следующей встрече с местным мракобесом я подготовлюсь получше!

***

А пока я дожевал батончик и прикинул свои шансы. Во время сумасшедшей гонки я лишился оружия и рюкзака. Без карты и проводника я обречен – меня снова посетили пораженческие настроения. Кряхтя, я поднялся на ноги и обернулся на дверь. Во всю её ширину краснел косой крест, будто перечеркивающий возможность тьме взломать эту границу.

Я рассмеялся, нервно всхлипнув. Успел! Смог!

Так я вышел на каких-то людей бомжеватого вида, ютящихся в картонных коробках. У меня еще оставались деньги – немного, - и я отдал им половину. По сути, за миску лапши с тушенкой (божественно вкусной, на деле) и ночлег в относительной безопасности.

Отдохнув и немного придя в себя, я спросил стариков (по виду типичные пропитые насквозь бездомные), знают ли они, где живет Глиняная Рожа. Те ответили утвердительно и взялись меня проводить за остатки моей наличности. С деньгами я расстался легко. Из оружия, правда, оставалась лишь трубка арахнидов. Но в перспективе я планировал продать медальон паукообразных и заново прибарахлиться. На этот раз желательно ещё и пулеметом. Как бы там меня не пугал Белов, а когда я начал стрелять, это сбило его с толку. План был простой и надежный: прижать Рожу, забрать у него гранаты, прикупить оружие и заставить провести в ту пещеру, где пытают девушек. А дальше угостить недругов трудно перевариваемыми свинцовыми орешками, добавив на десерт лимонку. Что тут могло пойти не так?

Странное дело, но я больше не боялся этой тьмы. Возможно, от напряжения последних лихих суток в голове лопнула какая-то жилка. Надежда была на то, что у Рожи есть нечто вроде пропуска, либо он знает короткий путь. А потом делалась ставка на внезапность: очевидно же, что Белову требовалось время, что призвать головы Цербера. Какие-то мифические властители ада меня и вовсе не трогали: могли бы они тут всем рулить, давно бы пролезли в приоткрытые колдуном двери. Да и вообще, очевидно же, что моя психика включила режим компенсации, проработав во сне блуждания за Периметром и низведя их до уровня полубреда, пусть и имеющего под собой твердую рациональную основу.

Обо всем этом я думал, когда бомжи вели меня к моему старому приятелю с обглоданным лицом.

Вот только его не оказалось дома. Что меня, конечно, разозлило. Я также тщетно обыскал его дом на предмет заветного чемодана с оружием. Сука! Что за невезуха!

Пришлось предпочесть засаде (приду лучше позже) догнать моих проводников и упросить их провести меня к Морфеусу. А чтобы бомжики не сомневались, я потыкал в них трубкой, решив, что отдав им все свои последние несколько десятков тысяч рублей, я поступил крайне щедро, и что добро надо делать бескорыстно. Трубка арахнидов-13 и мой увесистый кулак оказались достаточно весомыми аргументами для того, чтобы в душах подземников всколыхнулось признательность.

Они меня проводили к хижине мудреца и едва ли не бегом покинули тоннель.

Морфеус, всё так же выводя стиком заунывные звуки из кованой чаши, явно обрадовался, увидев меня. Очевидно, что он не обижался за разбитый мной в ту встречу нос.

- О, какие люди! Кофейку? Покрепче?

Я кивнул.

- Слушай, как бы мне связаться с Федей Шпалой?

- Это легко устроить! – сказал он, наливая кипяток в кружку.

Тимофей достал откуда-то из-за тумбочки проводной телефон (я таких уже сто лет не видел вживую) и принялся названивать.

- Абориген? Привет! Слушай, вызови через своих Шпалу ко мне. Скажи, его тут клиент ждет. – Он вопросительно глянул на меня. Я ответил. – Караванщик кличут. Ага, давай. Мира и добра, брат!

После пары глотков кофе стало полегче, удалось слегка расслабиться. Странное дело: такой простой знакомый аромат, но как он легко возвращает чувство покоя и безопасности! Хижина мудреца показалась мне вполне себе уютным жилищем.

- У меня к тебе вопросы, мэн, - сказал я твердо. – И не то, чтобы приятные.

Морфеус покачал головой.

- Ну, спрашивай.

- Ты знал, в какую жопу меня посылал?

- Конечно! – Он взглянул на меня чистым невинным взглядом. – Но это надо самому увидеть. Пройти, так сказать, инициацию.

- Ты меня тут что, за избранного какого-то, мать его, принял? – я начал закипать. – Я чудом оттуда спасся.

Мудрец достал папиросу с травкой и закурил. Помещение тут же наполнил ароматный дым. Интересно, на какие средства он тут так неплохо живет?

- Может быть, мой юный друг. Очень даже может быть!

В тот момент (может, надышавшись этой заразы, что курил Тимофей-Морфей) я проникся атмосферой подземелий полностью, осознав, что сижу, можно сказать, на краю разумного мира, успел всякого повидать и нахожусь сейчас в компании безумца в глухом тоннеле. Мысль о жизни наверху вызвала отвращение. Неожиданно.

- Я знаю лишь двух человек, кто сюда спустился ради поиска своей любимой – это да о чём-то говорит? И оба сейчас находятся тут.

Не надо было быть гением, чтобы понять, что у Морфеуса его поиск закончился плохо, и он остался тут.

- Значит, ты там точно был и всё видел? – спросил я, допивая кофе и знаком показывая, что не против еще порции. – Сторожа, например?

- Да, бедолага! Ему чуть-чуть не хватило до выхода. Но он смог оставить послание. Так хотя бы стало яснее. Я позднее раскопал информацию. Белов этот служил в архиве ФСБ – так, серая никчемная мышь по уши в пыли – занимался тем, что переводил документы в электронный вид. И набрел на парочку сюрпризов. В частности, узнал про подземный алтарь графа Слуцкого и его последователей. Человек рискнул и получил силу.

Я хмыкнул. Вот так вот запросто всё: нашел, рискнул! Ну-ну.

- Мне показалось, что он просто ебанат с манией величия и садист. Да, кстати, ты уверен, что он хочет воплотить хтоническую богиню? Ему, сдается мне, и так хорошо. Он тебе что, сам поведал?

- Представь себе, да – сам. А что?

- Проехали, мэн, - я махнул рукой. Морфеус сделал мне еще кофе. – А ребенка видел?

- Да, это тень первой жертвы Белова. – Мудрец ударил палочкой по чаше. Она завибрировала. – К слову, про богиню. Ты зря так легкомысленно к этому отнесся. Если у него выгорит, тут повсюду такое начнется, что тушите свет.

Я поднял руки – мол, сдаюсь.

- И как остановить этого кекса? Я не прочь нашпиговать его пульками по самое не балуй.

Морфеус нацедил пиалу чая и как-то странно на меня посмотрел.

- Нужно перекрыть все двери. Тогда он лишится сил.  Его же питают эманации ада.

- А конкретнее?

- Убрать всех подручных, вывести всех девушек – это как минимум. Прекратить поставки новых жертв. Тут придется постараться. И очень аккуратно, если мы не хотим чтобы на нас вызверилась половина подземников. На этот раз я с тобой пойду.

Морфеус легко считал недоверие на моем лице.

- В прошлом я не так выглядел и не траву курил. За спиной у меня много чего.

- Ясно. Ладно. Что ж, покумекаем. Не простая задачка, но, похоже, есть у меня на этот счёт идейка. – Пришлось рассказать про кассету и Глиняную Рожу. На плёнке я искал Аню, и я её увидел. Но, говорят, подсознание запоминает всё – и в моменте выдало мне нужную информацию. А заодно я чисто для себя поинтересовался: - Слушай, Тимофей, я всё понять не могу. В чём смысл пыток этих, всё таки?

- Разрушить земные привязки, - лаконично ответил мудрец. И пояснил: - Цепи разрушаются либо от страданий, либо спадают сами, когда приходит срок умирать. Тогда дух может скинуть бремя тела и свободно воспарить. Во всех религиях есть мотивы смирения плоти. Это ж не от горячечного бреда придумали.

- И что?

- Представь, что ты должен денег. Пришел в гости, а хозяин позвонил этим людям, которым ты должен – за процент. И когда ты вышел за порог, тебя уже ждали. Так и тут. Колдун читает заклинание, призывая своих хозяев на обед, а боль и крики – это как аромат блюда.

Я поднял руку в останавливающем жесте. Мол, всё понятно. Осмотрелся по сторонам. На стенах какие-то флаги, картинки, гитара, африканский барабан. Горели пару свечей, да тусклая лампочка в простом жестяном абажуре. Взгляд упал на электроплитку.

- У тебя пожрать есть чего?

Морфеус подмигнул.

- Могу лапши заварить или картошки сварить. Есть консервы.

- М! – У меня побежала слюна. - Давай картошки.

Когда появился Шпала, я уже вполне был сыт и доволен. Федор крепко пожал мне руку, широко улыбаясь.

- Рад, что ты жив, Караванщик!

- Я тоже! Давай сразу к делу, ок? Ты что-нибудь узнал про возможность продать арахнидов?

Парень нахмурил брови.

- Через здешние каналы дают только 15 лямов зелени.

- Ясно. Думал, поболе будет. Но и то хлеб, да? Договаривайся. И ещё: знаешь такого человечка – Глиняная Рожа кличут? Как бы мне его найти?

- Знаю, конечно, - сразу ответил Фёдор. – Редкостная мразь, но имеет хорошие связи.

- А ему правда крысы лицо сожрали?

Фёдор неожиданно рассмеялся, чем даже отвлек медитирующего Морфеуса.

- Что за чушь! Лицо не самое вкусное в человеке. Рожу ему кислотой спалили за дело. – Проводник причмокнул. – Да, а найти его легко. В пятницу вечером открывается ТЦ и начинается Перемирие. Рожа там в первых рядах в очереди к шлюхам. А зачем он тебе?

- Да вопросики к нему появились. Хочу задать с глазу на глаз. Поможешь?

- Чем именно?

- Ну, в пятницу отведи туда да подстрахуй. Ну, оружия надо конкретно так. Может даже пару наемников – это можно устроить?

Шпала сделал неопределенный жест рукой.

- Не уверен, что к пятнице срастется сделка с арахнидскими трупами.

- Они не стухли? - перебил его я.

- А, не, всё тип-топ, в холодильничке… А так, да, могу пару надежных ребят предложить. – Он подумал и выдал: - Вообще, я и сам могу помочь. Раз ты каким-то чудом жив, побывав за Периметром, и тебе нужны люди и оружие, то ты явно собираешься туда.

- Приключений хочется? – Мы встретились взглядами. – Там просто пиздец лютый. И я явно ещё не всё видел.

Однако Шпала махнул рукой и легкомысленно рассмеялся.

- Я там не был, но очень хочу. Это как Эверест для альпиниста. Мне даже денег не надо, лучше расскажи, что видел.

Так я и остался у Морфеуса до пятницы. К нему периодически приходили люди за советами, несли деньги и продукты. Один раз я накурился с ним, и он просто размягчил мне весь мозг своими бредовыми идеями, хоть я в них особо и не вникал – всё что-то про Матрицу: мол, не правильно человек живет.

- А на хрена ты мне типа амулет-то дал? – сменил я тему.

- Чтобы в себя верил, - ответил, нагло ухмыляясь, Морфеус. Но, видя, что я готов уже снова дать ему по носу, пояснил: - После перемирия там, в принципе, относительно безопасно. Им же надо свои делишки обстряпывать. В город выходить. Насчет девушек договариваться, утрясать финансовые вопросы, продукты закупать, в конце концов.

- До хуя знаешь, я смотрю.

- Я тут давно, - сказал он, как отрезал.

Поэтому я искренне был рад видеть Шпалу, который повёл нас в ТЦ.

Народу там уже было полным-полно. Мы решили разделиться: я направился к Шермухамбету, Шпала - искать еще человека в наш поход, а Морфеус растворился в толпе по своим каким-то таинственным делам.

Владелец видеосалона не сказать, чтобы очень удивился, увидев меня. Но весьма обрадовался, когда я выложил на прилавок медальон арахнида.

- Миллион, да, ардакты? (здесь: уважаемый по-казахски. Примечание автора.)

Пришлось зловеще ухмыльнуться, как я давно научился во дворе, когда с пацанами крутили всякие дела.

- Ты, старый пройдоха, неплохо на мне наварился в тот раз. Давай-ка в этот раз миллиончика три-четыре, а то и все пять!

На моё удивление казах сразу согласился. Ну да оно и понятно. Это копейки, если в долларах, относительно общей стоимости медальона. Да деваться пока некуда. Шермухамбет выложил передо мной сумку с пачками долларов. Я уточнил, смогу ли здесь ими расплатиться. Оставалось только попрощаться.

И направиться в бани, где я отмывался и парился в сауне битый час, пока, наконец, не почувствовал себя человеком. А после завернул в ближайшее кафе, где заказал тройную порцию шашлыков (нет, не из крысы), салат из свежих овощей и пару разливного пива. Цены на продукты тут откровенно кусались - в отличие от цен на оружие.

(продолжение в комментах)

(в печи пятая глава - готовится и томится. Она будет финальной. Плюс альтернативная концовка))

Показать полностью 1

Неомаг. Часть 2. Глава 5

Максим прокалил иглы и бросил их в солевой раствор. Пока они отмокали, он занялся дверью и окнами. Дорожки соли пробежали вдоль порога, и по подоконникам. Конечно, такая защита не остановит колдунью, но хотя бы нурам не позволит войти.

Максим достал иглы и начал втыкать их остриём вверх перед дверью – ещё один сюрприз для нуров, когда они прорвутся внутрь. В то, что они прорвутся, Максим не сомневался. Да он сам их впустит – созрел у него один небольшой план, как справиться с шестёркой нуров. Бодаться с ними лоб в лоб бесполезно, недавно он в этом уже убедился. Они сильны, но тупы, так что надо просто перехитрить их. Расставив ловушки, он откупорил водку. Тоже неплохое средство против нечисти, боятся они почему-то этого напитка, можно сказать, как огня боятся.

Закончив с приготовлениями, он выдвинул на середину комнаты, прямо напротив двери, стол, поставил на него сикалку с водой и бутылку водки.

Тяжело опустившись на кресло, поставленное рядом со столом, он с наслаждением затянулся: есть время передохнуть и ещё раз всё хорошенько обдумать. Пока папироса тлела, он прокрутил в голове план от начала до конца. План был бы неплох, если бы не одно но. И это, но могло полностью разрушить весь его план. Этим, но была колдунья. Максим надеялся, она не восприняла его всерьёз, и нуры явятся одни, без поддержки колдуньи. А если это не так, то план его летит в тартарары, а значит, придётся импровизировать.

Он выглянул в окно, выходящее на площадь, из которого прекрасно просматривались подходы к зданию – пора бы уж гостям и показаться. Площадь была пуста.

«Чего они тянут? Пакость, какую задумали или с главным связываются, инструкций истребуют?»

То, что колдунья, встретившая его в доме, не является главой секты, он понял, как только её увидел. Да – сильна, да – опасна. Но не было в ней отпечатка властности, характерной для главы магических пирамид, коих, в своё время, он повидал немало.

Максим опять опустился в кресло, за дверью его номера царила тишина, было ощущение, что в гостинице он находится один. Что, скорее всего, соответствовало истине. Тишина эта мёртвая, навалилась на него душным ватным одеялом, делая мысли медленными и вялыми, словно глушённая рыба.

Чтобы сбросить себя оцепенение, он начал перебирать в памяти последние свои дни у Деда. Они скользили по волнам памяти, словно гладкие бусины сквозь пальцы, не задерживаясь надолго. Пока один, последний его визит к Пелагее Дмитриевне, вдруг не зацепился за цепкие коготки памяти. Зацепился и развернулся, окуная его в прошлое.

________________ 

Пётр Свержин.

Восемь лет назад…

Я стоял перед калиткой, ведущей в садик Пелагеи Дмитриевны. Я пришёл попрощаться, и она это знала. Это знание светилось в её глазах. Пелагея Дмитриевна стояла по другую сторону резного штакетника. Был вечер, и густые тени, падающие от росшей рядом с забором сирени, скрывали её лицо. Отчего оно выглядело до странности молодым, как в первую нашу встречу.

С печалью и затаённой болью смотрели на меня её тёмные глаза.

— Проститься зашёл?

Я кивнул:

— Хотел уйти по-английски, но не смог. Вы…

Я хотел сказать, что она заменила мне мать, но не сказал. Слова – это костыли духа, истина в молчании.

Она кивнула, словно поняла невысказанное мною. Гладкая, совсем не старческая в вечернем сумраке ладонь, прошлась по моей щеке.

— Прощай, Максим… или Пётр?

Я удивлённо глянул на неё:

— Вы знали?

Она кивнула и печально улыбнулась:

— С самого начала. Скажи, почему ты назвался этим именем?

Я пожал плечами:

— Не знаю, словно толкнуло что-то, — я прижал ладонь к сердцу, — вот здесь.

Она помолчала, потом открыла рот, словно собиралась что-то сказать, что-то такое, что причиняло ей боль, но не сказала, лишь вздохнула.

— Я пойду, Пелагея Дмитриевна, только я не прощаюсь, я ещё вернусь, когда не знаю, но вернусь. Вы только дождитесь меня. Это ведь важно, чтобы кто-то ждал. У меня никого не осталось, только Дед и вы. Дед ждать не будет, он этого не умеет, остаётесь вы.

— Нет, мой мальчик, — на её глазах заблестели слёзы, — когда ты вернёшься, меня уже не будет. Постой, не перебивай. Ты думаешь, что старая ворожея не знает, когда она уйдёт? Тогда ты очень плохого мнения обо мне. Я выполнила всё, что должна в этом мире и скоро уйду. Только выслушай меня на прощание. Я не всегда была ворожеей…

 

Взгляд из-под ресниц.

Пелагея Дмитриевна.

Не всегда Пелагея Дмитриевна была ворожеей и жила в заброшенной деревушке, вдали от людей. Когда-то весёлая девочка Пеля, как ласково её звали в семье, мечтала о блестящей карьере в кино, о любимом муже и детях – мальчике и девочке. И всё у неё складывалось удачно: и роли были, и муж – добрый и надёжный, любимый и любящий, детей только не было. Словно кто сглазил её, красивую и успешную. Никак не удавалось ей выносить ребёнка, выкидыш следовал один за другим. Отторгал организм Пели поселившуюся в нём новую жизнь, ни одно лечение не помогало. Они с мужем почти смирились с таким положением вещей, утешаясь сакраментальным – не судьба. Пока на середине четвёртого десятка не встретилась на пути Пелагеи бабка – ворожея и знахарка. Сгорбленная старушка, с седыми космами и крючковатым носом, чей кончик стремился встретиться с подбородком. Уговорила Пелагею сходить к ней подруга, у которой подрастало двое детей, как она говорила – зачатых при помощи той самой знахарки.

Она долго откладывала свой визит к бабке, зачастую приводя надуманные причины, только бы не встречаться с ней. Была в ней странная, пугающая уверенность, что добром это посещение не кончится. Она так бы и не решилась встретиться с бабкой, если бы однажды не увидела, какими глазами смотрит на детей муж. Пелагея поняла, что если она не родит ему ребёночка, то вскоре его потеряет. Уж она-то знала, как он хочет сына – наследника, чтобы было кому передать семейный бизнес.

Посещение ворожеи она запомнила смутно. Помнила только, как бабка обнюхивала её своим уродливым носом, как что-то нашёптывала. Бормотала что-то невнятное, и словно во сне видела, как летят капельки слюны из шамкающего рта. Не запомнила она и то, что старуха говорила ей о порче, о зависти, неспособной повредить ей, но губящей плоды любви. И слова, последние непонятные слова, произнесённые ясно и чётко, с певучим белорусским акцентом, вылетели у неё из головы, о чём она потом горько пожалела.

— Запомни, девонька – десять лет, безоблачных, словно летнее небо, лет. Потом будь осторожна и бойся воды, сохранишь год, всё потом хорошо будет.

Очнулась она только дома, на любимой антикварной кушетке, подаренной мужем к десятилетию свадьбы. Пальцы вертели на запястье красную витую нитку:

— Не снимай её, девонька, до самого рождения дитя, не снимай…

Выносила и родила, на удивление легко, Пелагея мальчика. Которого назвала в честь своего деда – Максимом. Прежняя жизнь, когда-то казавшаяся ей счастливой, померкла по сравнению с новой, начавшейся после рождения сына. Мальчик рос здоровым, на неё сыпались предложения сниматься в кино, одно лучше другого, у мужа дела пошли не просто в гору – буквально взлетели реактивным самолётом.

Всё шло просто прекрасно до тех пор, пока Максимка, на которого они с мужем надышаться не могли, не погиб. Глупо и бессмысленно. Вот тогда-то она и вспомнила сказанное ей много лет назад:

— …и бойся воды…

Максимка утонул. Вместе с потерей сына она потеряла всё: мужа, работу и, самое главное, себя. Оказалось, что без этого маленького непоседливого человека жизнь не нужна.

 ________________ 

Максим шевельнулся в кресле, невидяще глядя перед собой. Прошлое всё никак не хотело отпускать его, и он не видел, как шестёрка нуров не спеша пересекла площадь и вошла в двери гостиницы.

 ________________ 

Пётр Свержин.

Восемь лет назад…

— Понимаешь, Максим, с уходом сына, — было видно, с каким трудом ей даются эти слова, — всё стало бессмысленным. Работа, да кому она нужна, когда вырван кусок сердца. Муж... Мы, вместо того, чтобы сплотиться в горе, заперлись каждый в своём мирке. Стали ссориться по пустякам, и, что самое главное, обвинять друг друга в том, что произошло.

Она замолчала. Я видел, как по лицу её, отражая лунный свет, скользят слёзы. Смотреть на это было невыносимо, и я перевёл взгляд на побелевшие пальцы, сжимавшие штакетник забора.

— Его так и не нашли. Я всё надеялась, ждала. Сначала, что он вернётся, потом, что найдут тело, — фразу прервал всхлип, — чтобы похоронить по-человечески, и чтобы было куда приходить. Потом перестала. Меня ведь Дед, как тебя нашёл, в той же рощице. Хотела я там…, а, впрочем, неважно. Вот, возьми.

Она сунула мне конверт в руку.

— Что это?

— Свидетельство о рождении, ему сейчас... — голос её дрогнул, — столько же лет было бы, сколько и тебе. Когда ты назвался его именем, я ведь на секунду подумала, что он вернулся. Но не судьба. А ты возьми свидетельство, я ведь чую, пригодится оно тебе. Не знаю зачем, но чувствую, пригодиться. А теперь иди…

 ________________ 

Размышления прервал шорох, раздавшийся за дверью номера. Максим посмотрел на солевую дорожку, протянувшуюся вдоль порога. Действовало. Нуры не могли прорваться в номер.

Максим подхватил бутылки, пакет с солью и, подойдя к двери, широко распахнул её.

— Здорово, нежить.

Топтавшаяся на пороге шестёрка нуров ничего не ответила. Колдуньи, ожидание его оправдалось, с ними не было. Одних прислала, недооценила его и понадеялась на тупую силу.

— Чё, стоим, проходим. — Он широко развёл руки, словно приглашая долгожданных гостей проходить.

Нуры с безразличными, застывшими лицами начали передвигать ногами, но, словно упёршись в невидимую стену, не двигались с места. Смотреть на это было забавно, но развлекаться было некогда. Максим задумался: план, вначале казавшийся безупречным, при взгляде на гостей переставал таким быть.

Задумка его не отличалась изяществом и не блистала гениальностью. Он просто хотел запустить нуров в номер, а потом запереть их там посредством дорожек из соли, перегораживающих выход. Самому же спокойно наведаться в гости к сектантам и забрать девочку. То, что он заберёт её легко, Максим не сомневался, противников для себя в доме он не видел. Хозяин всего этого вертепа отсутствовал, а ведьма, остававшаяся за главную, была сильна, но с ним ей не справится. Девчонки же, крутившиеся перед ним, были досадной помехой, не более. То, что в доме прятались более сильные маги, Максим сомневался, иначе его так просто бы не выпустили. Правда, ещё оставалась местная полиция, марионетки на службе колдуна, так, по крайней мере, Максим думал. Её, в теории могут натравить на него, вот только вряд ли. Иначе давно бы скомандовали – фас.

Он вернулся к окну, за стеклом всё так же было пусто. Максим оглянулся на топчущуюся за дверью нечисть и решил подождать минут пятнадцать, вдруг ещё кто явится. Эти томительные пятнадцать минут прошли в тишине, даже нуры перестали переминаться с ноги на ногу и соляными столбами застыли на пороге. Если за звуки не считать скрип мозгов Максима, который решал, что ему делать – придерживаться первоначального плана или сначала покончить с нурами.

Первый вариант был предпочтительней, вот только Максим нашёл в нём несколько изъянов. Во-первых, ему не хотелось оставлять за спиной дееспособных врагов. Во-вторых, их кто-нибудь мог выпустить. Да, та же Лариса Викторовна, так поспешно покинувшая своё рабочее место. Это, конечно, было сомнительно, но всё равно некоторый шанс был. Сама она на это не решится, но ей могли приказать. Кто? Да та же колдунья в доме. К тому же она могла послать ребяток из низшего магического звена приглядывать за нурами. А уж тем освободить марионеток – раз плюнуть, всё, что для этого надо, просто разорвать соляную дорожку, и путь свободен. Максим осторожно приоткрылся, собираясь пощупать пространство, но тут же поднял щиты обратно: мало того что весь город был пропитан «грязью», так ещё и от нуров шёл тяжёлый, удушливый фон, напрочь заглушавший присутствие других живых существ.

Возится же с нурами, ему тоже не хотелось. Потеря времени, сил, да и нашумят они изрядно. Поколебавшись, он всё же склонился к мысли с ними разобраться.

Максим подошёл к двери, при его приближении нуры оживились, зашевелились и даже попытались протянуть к нему руки, вот только невидимая стена, отделявшая его от нечисти, сделать этого не дала.

— Ну что, мальчики, станцуем свой последний танец, а?

Он небрежно махнул ногой, разрывая белую дорожку, и, отпрыгнув за стол, затянул неожиданно пришедшую ему на ум песню. Любимую песню жены, под которую они познакомились с Ольгой и первый раз танцевали, а потом занимались любовью:

 

…Этот танец чёрен, как стая ночей.

Этот танец бел, как крыло херувима…

 

Нуры, почувствовав, что дорога открыта, быстро и как показалось Максиму радостно, рванули вперёд.

Пинок – стол полетел под ноги нападавшим.

 

…Я им нужен твой и не нужен ничей.

Но пока я с тобой, все их выстрелы мимо…

 

Двое успели обогнуть его, но напоролись на иглы, воткнутые в пол. Простенькая магия не подвела. Нуры тихо завыли и повалились на пол, пытаясь вытащить иглы.

Двоих сбил стол, и Максим щедро окатил их водой из сикалки. Нуры задёргались, солёная вода причиняла им боль. Они, шарахнувшись в стороны, стараясь уйти от поливавших их струек, но налетели на своих товарищей и повалились на пол, образовав кучу-малу.

 

…Меня убьют за то, что я вечный изгой.

И за то, что я не оставил им шанса…

 

Максим прыгнул на двоих оставшихся. Удар отбросил нуров в коридор, вслед им Максим щедро сыпанул соли. В месте попадания соли кожа нечисти задымилась и начала обугливаться. Нуры завыли и забили руками, пытаясь стряхнуть с себя белые кристаллы.

Максим захлопнул дверь и быстрым движением прочертил соляную дорожку на пороге, отсекая находившихся в коридоре. Первая пара вытащила иглы и намерилась кинуться на Максима.

Шаг вперёд – удар. Нога поддела голову поднимающегося нура под подбородок. Среди сопения и повизгивания Максим расслышал явственный хруст сломанных позвонков. Сверху на опрокинувшегося нура, прямо ему на лицо, Максим высыпал остатки соли. Соль зашипела, быстро разъедая мёртвую плоть. Нур проскрёб каблуками по полу и затих. Один готов. Максим надеялся, что навсегда. Работал он с нурами по-простому, без изысков.

 

…Но я рождён, чтобы вместе с тобой танцевать…

…Чёрно-белые танцы…[1]

 

Закончил он.

Сзади в ногу ему вцепилась грязная пятерня. Максим застонал от боли, хватке нура позавидовал бы и кузнец. Пальцы всё глубже впивались в его плоть, ещё чуть-чуть, и кость сломается. Он крутанулся на пятке, пальцы нура, запутавшись в складках плотных джинс, разжались и выпустили Максима. Снизу на него глянули мёртвые глаза, Максим пнул мертвеца в плечо, повалив того на спину, и резко ударил ребром ладони в горло. Челюсть нура отвисла.

— Скажи, а-а-а.

Он плеснул добрую порцию водки прямо в раззявленную пасть мертвеца. Нур захрипел, его тело выгнулось дугой и, опав, замерло. Второй готов.

Та пара, что он окатил соляным раствором из бутылки, уже поднималась. Им удалось оттереть воду с лиц, но выглядели они паршиво. Правому Максим удачно попал в глаза, и теперь он вслепую водил руками из стороны в сторону, пытаясь нащупать его. Левому досталось меньше, но лицо его перекосилось, и двигался он не так шустро, как раньше.

Максим смотрел на нуров с жалостью. В сущности, они виноваты лишь в том, что попались на дороге мрази в человеческом обличии, которой понадобились тупые и исполнительные слуги.

— Извините, ребята, но я вынужден закончить с вами, надеюсь, что окажу услугу, избавив вас от этого подобия жизни.

Слепой нур тяжело направился к Максиму, следом за ним потянулся второй. Максим вздохнул и сделал шаг навстречу. Удар ногой в грудь отбросил слепого на кресло, и то, перевернувшись, погребло его под собой. Нур завозился под ним, пытаясь скинуть с себя тяжёлую мебель.

Макс подождал, пока цепкие лапы нура с перекосившимся лицом ухватят его за плечо, и дважды ударил. Первый – стопой под колено, так что нога нура подогнулась, и он опустился перед Максимом на пол. Второй – снизу вверх по подбородку, задирая лицо к верху. Максим пальцами надавил на челюстные бугры, рот мертвеца раскрылся, и в горло ему хлынула струя водки.

Третий готов.

Подняться последнему, оставшемуся в номере, Максим не дал. Тот так и не смог сбросить с себя кресло. Максим навалился на него, прижимая возившегося под ним нура к полу, и вылил остатки водки ему в ухо. Нур почти моментально затих.

С четвёртым покончено.

Максим оглядел разгромленный номер. По его прикидкам с начала побоища прошло минуты три, не больше, так что он напрасно волновался по поводу времени. Он дольше сомневался делать или не делать. Но кто же думал, что соль и огненная вода окажутся столь действенны.

Он ещё раз обошёл всех нуров, они не шевелились и не подавали других признаков жизни. Максиму даже показалось, что на их лицах он прочёл что-то вроде умиротворения. Это, наверное, больно, вот так жить после смерти. Эта окончательная смерть их освободила, уж кто-кто, а они заслужили успокоения.

Что же, осталось двое – те, что в коридоре. Водка и соль кончились, хотя… Подойдя к окну, он соскрёб в ладонь дорожки соли, что насыпал на подоконники. На одного должно хватить, да и бутылка с водой наполнена более чем наполовину.

Свинтив с бутылки крышку, Максим распахнул дверь. Как он и ожидал, за порогом, не в силах его переступить, стояли нуры. Порядком потрёпанные, с обугленными в местах попадания соли лицами, но живые, если, конечно, так можно сказать о нежити, и готовые действовать.

Он упёрся первому ногой в грудь и резко толкнул. Мертвец отшатнулся, налетел на второго топтавшегося сзади и сбил его с ног. Максим подсёк ноги нуру, и тот повалился на пол, прямо на своего товарища. Максим прыгнул ему на грудь, не давая подняться, и растёр соль, зажатую в горсти, по мёртвому лицу. Нур захрипел и ухватил его за куртку, но через секунду его хватка ослабла, и руки с деревянным стуком упали на пол.

Пятый готов.

Остался последний.

Шестой нур вяло шевелился под телом товарища и навалившимся на него Максимом, но сбросить двойной груз не мог. Максим сдвинул голову пятого в сторону, на него в упор смотрели бельма бессмысленных глаз, вот только сейчас они были не такими уж и бессмысленными. В глубине блёкло-серых глаз, где-то на самом дне, бледной тенью мелькнула тень чувства. Прожжённые губы странно искривились, и Максим понял: нур пытается что-то сказать.

«Интересно, что такого случилось в доме у кладбища, что контроль над живыми мертвецами так сильно ослаб?».

Наконец, губы нура сложились в подобие слова, и Максим с удивлением прочитал его артикуляцию:

— Убей.

«Не убью! А убей! Странны дела твои, Господи!»

— Как скажешь, приятель.

Нур перестал шевелиться и широко раскрыл рот.

Максим поднялся и отбросил пустую бутылку. В тишину пустой гостиницы полетело его яростное:

— Я иду, колдунья. Слышишь? Иду! Будь ты проклята!


[1] Коридор – Чёрно-белые танцы.

Показать полностью

Ландскнехт. Во сне и наяву. 1

Ландскнехт. Во сне и наяву. 1 Конкурс крипистори, Городское фэнтези, CreepyStory, Мистика, Триллер, Длиннопост, Магия, Попаданцы, Иные миры

Из написанного в общую тетрадь с забавными котятами на обложке…

1

Люди, сидевшие напротив Роланда, ему не нравились. Не нравились до такой степени, что он опасался их. Давно забытое чувство, глубоководным кракеном шевелилось в глубине груди, разбрасывая пупырчатые щупальца по телу.

Внимательно изучая их лица, Роланд пытался оценить степень угрозы. По всему выходило, опасность они представляют нешуточную. Несмотря на молодость – спокойные и уверенные в себе. Крепкие, с жилистыми телами бывалых вояк и пустыми глазами профессиональных убийц. Именно убийц, а не военных, пусть и профессиональных, те смотрят по-другому. Эти же были явные душегубы – наёмники, профи, которым без разницы, кого убивать: мужчину, женщину или ребёнка; и где – на поле боя, в захваченном городе или в пьяной кабацкой драке. Плащи наёмников характерно топорщились с боков, явно не с пустыми руками пришли.

Сидевший справа – высокий блондин, сразу видно, родившийся в местах, весьма удалённых от благословенной Спании, протянул руку и, ухватив глиняную кружку, шумно отхлебнул пиво.

Его спутник, бритый наголо, сидевший по левую руку от блондина, тоже не походил на местного уроженца. Кожа его хоть и смуглая от природы, но не того приятного бронзового отлива, характерного для коренных уроженцев Спании. Она была грязно-коричневого оттенка, что бывает у родившихся вблизи песков Хешара. Бритоголовый лениво поглаживал стоячий воротник кожаного колета.

Гулко грохнув кружкой о гладкие доски стола, блондин отёр пену с густых усов и усмехнулся:

— Значит, наша сделка остаётся в силе, Роланд Мёртвый?

Роланд нехотя кивнул: с этими двумя он не хотел иметь никаких дел. С ними и с теми, кто стоял за их спиной. А то, что они работают не сами по себе, он не сомневался ни на биллон[1].

— Если будете работать по правилам.

— По вашим правилам? — уточнил блондин.

— По нашим. — Роланд не отвёл взгляда от белёсых глаз.

— Хм, — блондин задумчиво потеребил завязки у горла и словно бы невзначай распахнул кружевные отвороты белой шелковой камисы[2].

Если бы Роланд в этот момент пил, он бы поперхнулся, а если бы стоял – ему потребовалось бы сесть. А так, лишь пальцы крепче сжались на рукояти спрятанного под плащом меча. Сжались так, что он почувствовал каждый виток кожаной оплётки на рукояти кацбальгера[3].

Доведись пришлым увидеть его руки, они бы догадались о чувствах, бурливших в его душе. Но они, хвала всем святым, их не видели. По лицу же Роланда – его не зря прозвали Мёртвым: даже самый проницательный физиогномист не смог бы ничего прочитать. Оно, как всегда, оставалось спокойным и расслабленным, а взгляд – чуть отрешённым.

Усилием воли он заставил себя разжать ладонь. Пальцы огладили гладкое бронзовое навершие, скользнули по рукояти вниз, к витой S-образной гарде и легли на широкую пряжку ремня. Роланд откинулся на спинку не слишком удобного трактирного стула, внимательно разглядывая шею блондина. Прошлое его всё-таки нагнало.

Татуировка. На шее блондина был наколот уродливый шрам с косыми строчками швов, словно его голову грубо и неопрятно отделили от туловища, а потом также неаккуратно пришили на место. Издали это смотрелось ужасно – один в один настоящий рубец, настолько умелым был мастер, наносивший татуировку. Точно такая была у самого Роланда.

Между кадыком и межключичной ямкой бритоголового красовалась оскаленная волчья морда, вся в клочьях пены и кровью, капающей с клыков.

Мертвоголовый и волчеголовый – элита ландскнехтов.

Блондин осклабился, но в его глазах Роланд прочёл разочарование. Не такой реакции он ожидал, совсем не такой. А какой?

— Не надо бахвалиться своим прошлым, — голос Роланда был спокоен и холоден, как зима его родины, — здесь не знают этих знаков, а о таких, как вы, разве что в трактирных байках слышали.

Машинально он прикоснулся к высокому воротнику своего хубона[4] и поправил повязанный на шею платок. Только это движение и выдало его волнение. А так, даже пальцы не дрожали.

— А ты, я гляжу, прячешь его? — блондин кивнул на скрытую платком шею Роланда.

— Я его не прячу, — злость всё-таки проскользнула в тоне Роланда, — я просто не выпячиваю его, а это, согласись, большая разница.

Блондин задумчиво покивал, он явно играл лидирующую роль в их с напарником тандеме. Оно и правильно: солдаты «Мёртвой головы» стояли на ранг выше, чем волчеголовые.

— Ну-ну, — блондин громко отхлебнул из кружки, привлекая к себе внимание окружающих. Хорошо, что в такое раннее время посетителей было мало. И развалился на грубом стуле, словно на мягкой кушетке, так что камиса разошлась почти до пупа, открыв обширную галерею картинок, нанесённых на грудь и живот. Знающему человеку она могла многое рассказать о её носителе, и, надо признать, не самого хорошего. Вот только Роланду было плевать на сидевшего напротив него бывшего ландскнехта и на его послужной список. Его самого покрывали не менее впечатляющие знаки отличия, некоторые были куда как значимее тех, что пятнали тело блондина. В свою молодость он жрал таких на завтрак десятками, да и сейчас мог, не напрягаясь, накрошить таких парочку. К тому же это был его город.

— Слушай, наёмник, — он чуть подался к блондину, — в моих силах сделать так, чтобы никакого дела не было, так что запахнись и не свети своими картинками.

— Не-а, — лениво протянул блондин, — это дело решили там, — он стрельнул глазами вверх, — ты здесь ничего не решаешь.

— Может быть, — Роланд кивнул, — но в моих силах решить, чтобы это дело прокрутили другие, а не вы.

— Да-а-а, и как? – блондин никак не отреагировал на угрозу, прозвучавшую в голосе Роланда.

— Просто, — Роланд усмехнулся, ему вдруг стало ясно: развалившийся напротив бывший ландскнехт боится его, хоть и пытается скрыть страх за бравадой и откровенной грубостью.

— В моих силах, — он выделил это интонацией, — сделать так, чтобы вы двое завтра всплыли где-нибудь в порту, или не всплыли, если я этого не захочу, а тихонько тухли на дне. Так что прикройся, и дружок твой, тоже пусть не отсвечивает.

Блондин посмотрел на Роланда с плохо скрываемой угрозой и неторопливо запахнул ворот. Хешарец смачно сплюнул на посыпанный опилками пол и последовал его примеру.

— Слушай, ландскнехт, — Роланд чуть понизил голос, — как вас зовут? А то нехорошо – вы моё имя знаете, я ваши – нет. Я должен знать, с кем имею дело.

Наёмники переглянулись, блондин хитро сощурился:

— Я – Мертвец, это, — он кивнул на бритоголового, — Волк.

Роланд ожидал чего-то подобного, поэтому спокойно сказал:

— Ты это сейчас придумал, или так вас там прозвали? — Роланд имел в виду их роты.

Блондин неопределённо мотнул головой.

— Хорошо, это клички, но должны быть и первые имена. Назови их.

— А ты меня Роланд Мертвый совсем не помнишь?

Роланд отрицательно качнул головой. Наемник был молод и скорее всего пришел в отряд после того как Роланд его покинул. Мало ли в ротах солдат с кличками Мертвец, Труп, Покойник и подобных им. Солдатня никогда не отличалась излишним разнообразием и изяществом давая клички вновь прибывшим. Всех не упомнишь.

— А я тебя помню, я даже видел тебя один раз, до того как ты пропал. Думали – погиб, а ты вон, где осел. Знаешь, о тебе до сих пор легенды ходят, по крайней мере, год назад ходили, пока я еще в роте был. Твое имя даже в штандарт отряда вписано, наряду с Хьюго Бешеным и Люциусом Пьяным. Их-то ты помнишь?

Роланд не ответил, он прекрасно помнил этих двоих. Их и кровавую славу, тянущуюся за ними, словно хвост за облезлым котом.

— Я, Гай Мертвец! — отчеканил наемник, словно произнес – я, герцог Талийский.

— Я, тебя не помню.

Роланд и в правду его не помнил. Либо блондин сильно изменился за прошедшие девять лет, либо просто врал. Только зачем это ему?

Плечи блондина слегка поникли, словно он ожил услышать от Роланда нечто иное.

— Мальчик должен быть жив и здоров. — Продолжил Роланд, как ни в чем не бывало. — Не тронут в любых смыслах этого слова и даже не напуган.

Он кивнул на загорелую кисть хешарца, которую украшала грубовато сделанное изображение четырехэтажной башни.

Хешарец осклабился:

— Не волнуйся, он слишком стар для меня, я люблю мясо посвежее.

Голос бритоголового был сиплым и низким.

Не обратив внимания на эту реплику, Роланд продолжил:

— Как только вы получаете выкуп, он должен тут же вернуться домой. Иначе я найду вас, куда бы вы ни скрылись. И твой шрам, — Роланд указал подбородком на Гая, — станет настоящим, а твою голову, — кивок в сторону бритоголового, — обгладают дворовые шавки. Условия ясны?

— Меня зовут Хесус Волк, — вновь подал голос хешарец, — мы принимаем твои условия.

После этих слов наемники встали, плащи их – дорогие, из шерсти тонкой выделки, распахнулись и Роланд увидел на поясе Гая кацбальгер, почти такой же, как у него. Обычно Роланд не носил с собой столь приметное оружие, пользуясь повсеместно распространенной здесь чинкуэдой, но сегодня прицепил на пояс верного боевого товарища, ни разу не подводившего его. Ни на поле боя, ни в кровопролитных и скоротечных уличных схватках. А вот на поясе Хесуса висел гросс-мессер[5] – грозное оружие в умелых руках. И судя по тому, как двигался хешарец, пользоваться мессером он умел.

Ландскнехты развернулись к Роланду спинами и, не прощаясь, зашагали к выходу.

— Четыре дня, — бросил им в спину Роланд, — чтобы, через четыре дня вас в городе не было.

Хесус Волк обернулся и глумливо подмигнул Роланду. А Роланд поставил зарок в голове, как только все утихнет, найти эту парочку и отправить к дьяволу на торжественный прием.

То, что согласие дал хешарец Роланду не понравилось. Главным в паре был Гай, а согласился на условия Хесус. Так что если что-то пойдет не так, блондин всегда может сослаться на то, что ни на что он не соглашался. И формально будет прав. Мало ли что там ляпнул его подручный.

Не нравились Роланду эти компрачикос[6] и то, что они задумали. Не сама кража ребенка богача-толстосума – такое уже бывало, и не раз. Прибыльный бизнес, главное, чтобы все были живы и здоровы. Роланд много раз выступал гарантом сохранности жизни похищенного. Ну, выложит богатый папаша, круглую сумму за единственного наследника, тряхнет мошной – что такого? Ему не нравилось то, что скрывалось за этой кражей. Что-то такое неприятное, грозящее поколебать размеренную жизнь Роланда, да и не только его одного, было спрятано в тени этой аферы.

Будь его воля, он бы утопил эту пару в прибрежных водах. Да только его воли в этом деле не было. Ему было поручено проследить, что бы все прошло как обычно – без крови и шума. И, строго на строго, приказано не вмешиваться, если условия, поставленные перед наемниками, будут выполнены. Ослушаться отдавшего приказ он не мог, иначе сам мог пойти на корм рыбам.

Роланд скрипнул зубами и, кинув дублон на стол, покинул прибрежный трактир. На улице к нему подскочил Джозе Проныра и, приподнявшись на цыпочки, Джозе был мелким и доставал макушкой Роланду только до плеча, зашептал в самое ухо:

— Послал, я пару мальцов, за этой парочкой. Глаз с них не спустят.

— Джозе, я должен знать все, что они делают – что едят, что пьют, куда ходят, даже сколько раз до отхожего места бегаю. Понял?

Проныра торопливо закивал.

— Докладывать будешь, каждые два часа.

— И ночью?

Роланд задумался. На эту ночь у него были определенные планы, и отменять их, из-за пары заезжих похитителей он не собирался.

— Последний раз доложишь, как зажгутся первые звезды, а дальше я сам тебя найду. Только записки оставляй – в лавке старого Федерико.

Джозе кивнул и быстро скрылся в ближайшем переулке.

Роланд неторопливо отправился вверх по улице. Он собирался уединиться в заднем зале «Звезды Оливы» и как следует обдумать сложившуюся ситуацию. А обдумать у него было что.


[1] Биллон – мелкая медная монета

[2] Камиса – мужская рубашка.

[3] Кальцбальгер – короткий меч ландскнехта для «кошачьих свалок» (ближнего боя).

[4] Хубон – мужская куртка.

[5] Гросс-мессер - тип немецкого позднесредневекового холодного оружия.

[6] Компрачикос - преступные сообщества, занимавшиеся похищением и куплей-продажей детей.

Показать полностью 1

Неомаг. Часть 2. Глава 4

Глава 4.

Максим торопливо взбежал по сбитым ступеням «Дома колхозника», за стойкой регистрации было пусто.

Он вихрем взлетел в номер. Швырнул на кресло пакет с покупками, подобранный по дороге из-под куста малины. Хорошо, что вовремя вспомнил о нём. Обшарил номер, как и ожидал, никаких швейных принадлежностей в номере не было и в помине.

«Кто бы сомневался. Вопрос: хотя нет, скорее два. Сколько у него времени до того, как сюда заявятся нуры и придут они одни или заявятся в сопровождении хозяйки? Ответ на первый вопрос прост. Судя по тому, что они вполне бодро рассекали при дневном свете, то явиться могли в любую минуту. В любую ли? Чёрт знает. А вот это напрасно, что-то частенько он нечистого поминать стал. Не накликать бы. Ответ на второй он не знал. По-всякому могло выйти. Зависит от того, насколько серьёзно они восприняли его».

Максим спустился на первый этаж. За стойкой по-прежнему было пусто.

«Куда же ты подевалась, Лариса свет Викторовна, когда ты так нужна. Не уж-то сбежала от греха подальше, дабы не попасть под раздачу. Умная, тётя, умная. Или предупредили? Ладно, Бог с ней. Вроде тётка неплохая».

Он перерыл все ящики в тумбочке под стойкой, поиски ничем не увенчались, не было там искомого. Если по совести, то в ящиках вообще ничего не было, то есть вообще ничего – пустые ящики, ни листика, ни бумажки. Только пыль и засушенный временем таракан. Впрочем, как он и думал, гостиница была, скорее всего, обманкой.

«Нет, ну каково, в центре страны и такой гадючник. Неужели у них всё население городка под колпаком? Сколько тут населения? Тысячи три? Больше? Меньше? Фигня какая, а как же власти? Мэрия, полиция? Хоть видел он сегодня двух представителей закона. Блин, да где иголку найти?»

— Твою же, дурень, — он хлопнул себя по лбу, — у горничной должно быть.

Действительно, иголку он нашёл в маленьком закутке на своём этаже, да не одну, а целую коробку. Так-то лучше.

Соль у него есть, игл теперь тоже в достатке, со святой водой обстояло хуже, но и тут лазейку можно отыскать, только бы времени хватило на приготовление.

«Может, бросить всё и рвануть отсюда?» – мелькнула мысль.

Но память услужливо подсунула образ маленькой, хрупкой фигурки, укрытой саваном.

— Нет, шалишь, брат, — звук собственного голоса, звучащего в гулкой пустоте номера, успокаивал.

Никуда он, конечно, не уйдёт без Инны, когда-то маленькой, наивной девочки, ныне инициированной пророчицы. Три ниточки удерживают его здесь, причём так крепко, что корабельному канату впору позавидовать.

Первая – жизнь, и не чья-нибудь – его.

Вторая – совесть.

Третья – слово.

И каждая последующая крепче предыдущей.

Первая: не сделал он в своей жизни того, что должен, а значит, умирать немогет! А испугается, бросится бежать, мгновенно из охотника станет дичью, а у дичи одно предназначение – лечь под охотника. Да и не отпустят его, после того, что он видел, нет, не отпустят.

Вторая: не мог он бросить в беде ребёнка.

Третья: негоже нарушать слово, данное человеку перед смертью, ой негоже. Дед иному учил.

Все его рассуждения были так – пылью на ветру, всего лишь попыткой найти опору под ногами, да оправдать перед собой собственное присутствие в этом городе.

Отбросив пустопорожние размышления, он принялся готовиться к визиту, который, в чём он нисколько не сомневался, скоро состоится.

Максим вылил из пластиковой бутыли воду и, сбегав к примеченному им роднику, наполнил её заново. Вода была, конечно, не святой, но чистой и не испачканной тёмными эманациями. Теперь её свойства следовало усилить. Щедро сыпанув соли, он начал трясти бутылку, добиваясь полного растворения соли в воде. Он не был уверен, что солёная вода подействует на нуров, они, конечно, не люди, но и не совсем нечисть.

Максим запамятовал, что по этому поводу говорила Пелагея Дмитриевна: то ли такой рецепт действенен только на настоящих зомби, то ли и на нуров он тоже действует. В любом случае, если плескануть крутым солевым раствором в глаза, будь ты нур или просто человек, мало не покажется.

Когда соль большей частью растворилась, он проковырял в пробке несколько дырок. Вспомним детство, поиграем в «сикалки», вот только в отличие от детства, проигравший в этой игре в лучшем случае умрёт. О худшем Максим старался не думать.

Что там дальше? Максим застыл посреди комнаты вспоминая. Вот только вспомнилось ему совсем не то, что было надо…

__________________

Пётр Свержин.

Девять лет назад…

Мы сидели перед зажжённой свечей. Толстый цилиндр жёлтого воска горел хорошо, язычок пламени, похожий на рыжее перо жар-птицы, почти не танцевал. Подрагивая только тогда, когда до него долетало моё дыхание, от этого по стенам горницы плясали причудливые тени.

— Ты, Максим, уже работал со свечей?

Я так и не признался ей, что меня зовут Пётр, поэтому она звала этим чужим для меня именем. Почему я так сделал, я не знал, что-то внутри меня поддакнуло так назваться. А потом исправлять было поздно, так пусть я буду Максимом, не самое плохое имя.

Я кивнул.

— Конечно, — продолжила Пелагея Дмитриевна, — это первое, чему учит Дед.

— Чему вы будете меня учить?

— А чему бы ты хотел научиться?

Я пожал плечами: я не думал, что она сможет научить меня чему-то большему, чем то, что в меня вложил и ещё вложит Дед.

— А ты подумай, прислушайся к себе: ты уже должен отличать истинные желания и потребности от ложных.

— Может быть, вы мне предложите что-нибудь?

Пелагея Дмитриевна вздохнула:

— Я так и думала. Давай сегодня мы поработаем с амулетом.

Я кивнул: амулет так амулет.

Пелагея выложила на стол мешочек из мягкой замши.

— Что там?

— Кусочки горного хрусталя, достань один. Не торопись, пощупай их, погладь, перебери в ладони и выбери понравившийся, только не гляди на них, доверься телу.

Я послушно сунул ладонь в мягкое нутро. Пальцы погладили прохладные осколки, прошлись по гладким граням. Я перебрал кусочки хрусталя, числом девять раз, другой, решая, какой выбрать. По мне, так они были все одинаковы, только одни чуть меньше, другие чуть больше, и никаких особых эмоций не вызывали. Я уже собрался выбрать наугад, как пальцы, словно сами по себе, ухватили один, по ощущениям, самый маленький и с самыми острыми гранями.

Пелагея Дмитриевна, внимательно наблюдавшая за мной, одобрительно кивнула:

— Выбрал? Вынимай.

На моей ладони играл ломаными гранями маленький и неказистый обломок стекла.

…Ломаные линии, острые углы.

Да, мы здесь – мы прячемся в дымном царстве мглы…[1]

Вырвались у меня давно забытые строчки.

Пелагея Дмитриевна мягко улыбнулась:

— Нет, Максим, там нет ничего, кристалл – это всего лишь сосуд, который ты можешь наполнить своей силой, сам по себе он нейтрален. Захочешь – сделаешь его защитным, захочешь – наполнишь злом.

— Как это?

— Легко для того, кто умеет и почти невозможно для обычного человека.

— Научите?

Она кивнула.

— Тут всё просто. Зажигаешь свечу, кладёшь кристалл на линии свеча – глаза и наполняешь силой.

— Как наполнять?

— Избавляешься от мыслей, опустошаешь мозг и наполняешь обломок своей силой, отдаёшь ему частичку за частичкой. И так много раз, если хочешь, чтобы амулет был сильным.

— И всё?

Она мягко улыбнулась:

— Это только первый этап, потом ему надо сделать оправу и её тоже наполнить силой.

— Попробуем?

— Хочешь сейчас?

Я кивнул, полный азарта:

— А что он может?

— Охранять и предупреждать об опасности, защищать от сглаза и порчи. Всё зависит от того, что ты в него вложишь.

— Вы говорили, что амулет можно сделать и атакующим, как в книжках?

Пелагея Дмитриевна нахмурилась:

— Ты действительно хочешь это знать?

— Да.

— Можно, но очень сложно, я, например, не смогу.

Я кивнул понимающе, хотя, откровенно говоря, ничего не понял.

— Максим, как ты думаешь, кто такой Дед?

Этот вопрос Пелагея Дмитриевна задала много позже нашей первой попытки работать с амулетом: я как раз чинил прохудившуюся по весне крышу её дома.

Однозначно ответить на него я не мог. Назвать Деда колдуном или магом, язык не поворачивался. Не видел я за ним каких-либо магических способностей, хотя, что под ними подразумевать? Если пускание огненных шаров из пальца, превращение одних вещей в другие, то нет. Да и обстановка в доме у него была самая обычная, совсем не такая, какая должна быть у колдунов, которых описывают в книгах.

Но и простым человеком он не был. Одно то, что никто не мог найти дорогу к нему, что-то да значило. А иногда мне казалось, что он может читать мои мысли, но это можно было списать на богатый жизненный опыт и необычайную внимательность.

Поэтому я лишь неопределённо дёрнул плечом и произнёс первое, пришедшее на ум:

— Отшельник? — И, подумав, добавил. — Аскет?

Пелагея Дмитриевна за спиной фыркнула:

— Аскет, вот бы Дед посмеялся, если бы услышал. Понимаешь, Максим, есть мнение, что мир дуален, то есть делится на чёрное и белое, для обычных людей – нет. А вот когда это касается людей, наделённых силой – да. Если для простого человека допустимы и хорошие, и плохие поступки, в рамках морали, то для таких, как Дед или я, да даже ты сам, это непростительно. Ты либо идёшь по одной дороге, либо по другой, сразу по двум – невозможно.

— Почему? — Я отложил молоток, которым прибивал толь к скату, и повернулся к ней; её слова меня заинтересовали.

— Потому что капни керосина в крынку с молоком, и пить его будет невозможно.

— Загадками говорите.

— Да не загадками, а метафорами, ты же не дитя неразумное, чтобы тебе всё разжёвывать и в рот класть.

— Я, кажется, понял: серединного пути нет…

__________________

Максим потряс головой, отгоняя давние воспоминания: сейчас они не имели никакого отношения к делу и только мешали. Был другой разговор с Пелагеей Дмитриевной, он тогда вспомнил, как зачитывался в детстве книгами о зомби, восставших мертвецах и прочей нечисти и нежити, и спросил её – правда ли это, и если да, то, как с ними бороться.

Вспомнил!

__________________

Пётр Свержин.

Восемь лет назад…

— Пелагея Дмитриевна, правда, что зомби есть? — разговор я начал незатейливо.

Я крутил в руках сделанный амулет, он был почти готов, осталось сплести гайтан, что было непросто. При плетении следовало не ослаблять внимания и не отвлекаться на посторонние мысли. Но этим я займусь в следующий раз, а теперь можно было поболтать на отвлечённые темы.

— Это как в книгах и фильмах? — Пелагея Дмитриевна поставила передо мной исходящую паром чашку с травяным отваром.

— Ну да, — я отпил горьковатый настой, — твари бездушные, мертвецы ходячие, мерзкие и гниющие.

— Есть, но это большая редкость, так, по крайней мере, Дед говорит. Сложно их создавать, да и не оправдывает затраченных сил. Понимаешь, в чём нет души, само подняться уже не может. И чтобы такая сущность могла существовать и худо-бедно выполнять приказы хозяина, тот, кто его поднял, должен постоянно накачивать существо силой. И чем дольше по времени зомби существует, тем больше он требует энергии. В конце концов, он просто выпьет своего создателя досуха и опять превратится в простого мертвеца.

Есть нуры. Люди, у которых изъята часть души, большую часть, оставив маленький кусочек, чтобы ими управлять. Они не разлагаются, боли, правда, не чувствуют, но если их не кормить – умрут, физиологию ещё никто не отменял. Силой их накачивать не требуется, если ты не хочешь, чтобы они стали сильнее и быстрее. Но и здесь есть подвох. Нуры тупы, и, если ослабить над ними контроль, могут выйти из повиновения и начать всё крушить и убивать тех, кто находится рядом. Поэтому для их создания требуется сильный колдун, с хорошим самоконтролем, а то ослабишь волю, глядь, а тебя уже рвут собственные слуги. Понимаешь, то, что осталось от души, страдает и хочет освободиться от оболочки; когда контроль ослабевает, нуры стремятся всеми силами упокоиться.

При уничтожении оболочки душа освобождается. Кратчайший путь этого добиться – начать убивать окружающих, чтобы их самих уничтожили.

— Это просто, выстрел в сердце, и всё, — я отставил ополовиненную чашки и язвительно добавил, — физиологию ещё никто не отменял.

— Да нет, Максим, не всё так просто, — Пелагея Дмитриевна улыбнулась, — у них сильная регенерация, так просто их не убить, иначе какой смысл создавать нуров, тем более это непросто.

— Голову отрубить?

— Ты думаешь, это просто?

— Не знаю, не пробовал.

— Это сложно, но сработать может, только они ведь не будут стоять и ждать, когда ты это сделаешь, они сильны и достаточно быстры. Быстрее обычного человека.

— А как с ними справится?

— Святая вода, соль, — начала перечислять Пелагея Дмитриевна, — как ни странно, водка, холодное железо, но им сложнее, да и где его нынче найдёшь, правильную сталь. Таких кузнецов, наверное, не осталось. Ещё иглы на живом огне прокалить и в солевом растворе вымочить. Это их, конечно, не убьёт, но затормозит. Соль, рассыпанная перед дверью и окнами, не даст им войти в помещение. А при попадании на кожу будет жечь и причинять боль. Если соль внутрь засыпать, это  убьёт их, также действует водка.

— А как их создают, нуров?

— Не знаю, — покачала головой помрачневшая Пелагея Дмитриевна. Было видно, что разговор этот ей не нравится. — Это очень сильное колдовство и очень чёрное…


[1] Константин Бальмонт – Ломаные линии.

Показать полностью

Неомаг. Часть 2. Глава 3

Глава 3.

Максим смотрел на дом, одиноко возвышающийся в конце улицы. Он был похож на дом из его детства. Двухэтажный, сложенный из брёвен бурого цвета, который не смогли вытравить ни бесчисленные дожди, ни снег с градом. По бокам два дощатых пристроя. Вот для них долгие годы не прошли бесследно. Когда-то окрашенные в весёлый оранжевый цвет, теперь они были грязно-кирпичными, местами чёрными. То ли от копоти, то ли от грязи, не смываемой годами, если не десятилетиями. Внутри длинный коридор, всегда тёмный и грязный, провонявший кошачьей мочой и пригоревшей пищей. Четыре квартиры на этаже, по две от центрального входа, и общий туалет в конце коридора. На первом этаже, в правом крыле, на втором – в левом, чтобы говно не сыпалось на головы жителям нижнего этажа. Так, по крайней мере, было в его детстве. Да и здесь, он был в этом уверен, всё было точно так же. Люди везде одинаковы. Здесь, там – какая разница? Собственная голова была тому доказательством.

Максим чувствовал: что-то не так с его лицом, но что, понять не мог. Он дотронулся пальцами до губ и тут же их отдёрнул. Злая усмешка кривила губы, заставляя оскалиться.

Чёрт, чёрт, чёрт!

Он закрыл глаза, пытаясь согнать с лица злобную гримасу, но собственные мышцы не повиновались. Это не он, кто-то чужой пытался шарить у него в голове. Чужое присутствие ощущалось лёгким дуновением в голове, ветерком с гнилостным привкусом, словно хлебнул болотной воды, но не ртом, а прямо мозгом. Щиты помогали слабо. Максим сосредоточился, нет, это не целенаправленно крутили его мозги, кто-то (или что-то) создал поле вокруг этого бревенчатого дома (дома, из его детства?). Да был ли он, это тот самый дом, или это морок, иллюзия с целью запутать, запугать, заставить бежать без оглядки?

Максим нашарил, ставшей вдруг непослушной рукой пачку папирос. Мышцы были как желе. Чиркнул спичкой, втянул густой дым. Отечественная табачная продукция отчасти помогла. Мысли стали яснее и закрутились чуть быстрее. Он попытался представить себе пламя свечи, чтобы окунуться в него, сжечь в огне мутную плёнку, покрывшую его изнутри. Выходило плохо, отдельные мысли не желали складываться в образ – дробились, распадаясь на мелкие части: вот фитилёк, вот толстый цилиндр чуть оплывшей свечи, вот… всё. Огонёк добрался до конца спички, от которой он прикуривал и лизнул нежную кожу пальцев. Обгорелый пенёк полетел в пыль под ногами.

Максим смотрел на покрасневшие пальцы, на тлеющую в пальцах папиросу. Сунул ломкий мундштук в рот и глубоко затянулся. Кончик гильзы вспыхнул алым, словно подмигнул ему. Он ещё раз затянулся, позволяю сухому табаку сгорать с лёгким потрескиванием и, не позволяя мыслям зацепиться за действие, ткнул пылающим углем себе в руку, целясь в самую нежную часть ладони. В место, где сходятся большой и указательный пальцы. Нажал, прокручивая папиросу в собственной плоти. Боль прокатилась по телу, заставляя сокращаться мышцы, прошла очищающей волной, унося злую слабость и избавляя его разум от чужого присутствия.

Место, куда он прижёг себя, болело немилосердно, но он привычным усилием подавил её. Сжал несколько раз кулак. Ожог мешал, но он мог владеть рукой, по крайней мере, в ближайшее время.

Он снова посмотрел на дом. Тот был всё тем же домом из его детства. Тем лучше. Максим решительно шагнул из-за приютивших его кустов шиповника и быстро (но не бегом) направился к дому.

Дверь в подъезд была приоткрыта. Это было хорошо, ему не хотелось прикасаться к испачканной чем-то гадким ручке. Поэтому он просто пнул створку. Дверь с громким стуком ударилась о косяк и отъехала назад. Максим нырнул в открывшийся проём. Всё было почти так, как ему виделось, когда он наблюдал за домом. Тёмный коридор, уходящий вправо и влево от дверного проёма, только без гадких запахов и грязи. В подъезде царила тишина.

Он поднялся по чуть слышно поскрипывающим половицам лестницы. Почему-то он знал: надо наверх, внизу делать нечего.

Максим шагал по сумрачному коридору с рядом закрытых дверей, прямо к призывно распахнутой двери в конце коридора. За дверью плескался мрак, редкие огоньки горящих в комнате свечей не разгоняли его, а лишь делали более плотным. Казалось, тьма питается жёлтым светом восковых столбиков.

Он шёл, раскинув руки в сторону и шевеля пальцами, словно насекомое усиками. Максим чувствовал за стенами жизнь, но такую слабую, словно там были смертельно больные, готовые вот-вот умереть, или люди в глубокой коме. Щиты не мешали ему «щупать». Кроме его способности «слышать» людей, у него были и другие так называемые «сидхи» – побочные эффекты от практики внутренних боевых искусств.
И они не имели никакого отношения к экстрасенсорике или, как бы сказали в древности, к колдовству. Спасибо за науку Да Вэю – старому китайскому деду, который называл его «болсой луский дулачок». Деду, который разглядел в нём что-то, принял в семью и учил, как учил своих сыновей и внуков. Не делая различия между большим русским и маленьким китайцем. Что для Поднебесной была большая редкость.

Максим замер на пороге, на секунду показалось, что тьма ещё больше сгустилась и подалась навстречу. Он качнулся ей навстречу и шагнул вперёд. Шаг, другой, на третьем он остановился.

Внутри было светлее, чем казалось снаружи, не беспросветная тьма, а так, словно на глаза набросили серую вуаль. Большое помещение было практически пусто. Большой стол в дальнем конце, на котором лежало что-то накрытое домотканой холстиной. Судя по очертаниям человек. Да десяток свечей, расставленных на полу.

Между Максимом и столом, преграждая ему путь, соляными столбами застыли несколько фигур. В простых, до пола, платьях. Головы низко опущены, длинные волосы падают на грудь, мешая разглядеть лица. Из-за бесформенности одеяний было непонятно, мужчины это или женщины.

Максим, не отрываясь, смотрел на стол.

— Что тебе надо, гур? — перед Максимом беззвучно возникла женщина. Бледное узкое лицо, тёмные провалы глазниц, некогда светлые, а теперь изрядно битые сединой волосы стянуты на затылки в плотный пучок. Её можно было бы назвать красивой, если бы не излишняя худоба, сумасшедший огонь льющийся из глаз, и странные судороги, кривившие губы. Такое же, как и у фигур одеяние – серое, грубое, метущее подолом пол. За одним исключением – по груди чёрной кляксой расплескался узор.

— Девочка, — Максим, отвёл взгляд от стола и посмотрел на говорившую, — мне нужна девочка.

Он решил не глядеть ей в лицо, мало ли что она умеет. Поэтому смотрел в середину груди. Как оказалось, напрасно. Едва его взгляд упал на вышитый узор, как тот зашевелился и, змеясь, начал перетекать с одной груди на другую. Чёрный узор, похожий на могильных червей, зацепил его взгляд, да так, что не оторвать. Максим почувствовал дурноту и слабость. Мерзость, скользившая по груди женщины, лишала его сил, затягивала в себя.

— Тебе надо было сразу уйти, гур. — Глубокий, властный голос.

Вот тут ошибку допустила колдунья, ей надо было молчать. Ещё пара минут, и Максим потерял бы сознание, но её голос дал точку опоры, которую он потерял. Максим закрыл глаза, приходя в себя. И с закрытыми глазами, нет, не ударил (женщин он не бил, даже таких смертельно опасных, как чёрная гадюка, просто не мог, воспитание было не то), толкнул, но так сильно, что она отлетела к столу, проехав спиной по доскам пола.

— Возьмите его, — завизжала колдунья, потеряв всю свою спесь и величие.

Фигуры, замершие напротив него, одновременно подняли головы. Всё-таки это были женщины, даже девушки. Длинные волосы, узкие лица и пустые глаза. Лица похожие, словно у близнецов. Дверь за спиной с шумом захлопнулась. Свечи, разом, словно задутые огромным ртом, погасли, а с боков раздались шуршащие шаги. Свет исчез, и наступила тьма.

Максим усмехнулся:

— Потанцуем, девочки?

Нет света, значит, и глаза не нужны. Он опустил веки и, раскинув руки в стороны, крутанулся по часовой стрелке. Пальцы щупали окружающее пространство.

—…Чувствуй противника не глазами и ушами, а кожей, всем телом, болсой луский дулачок. — Старый учитель оглаживал реденькую бородёнку ладошкой, похожей на куриную лапку…

Максим нащупал их всех. Не так уж и много. Шестеро, не считая четырёх девушек, мешавших пройти к столу. Ему на закуску. Двое с правого бока, двое с левого и парочка со спины. Мужчины. Это хорошо, можно не церемониться.

Сначала те, что справа. Первого, того, что повыше и поплотнее (так было по ощущениям) он срубил простым цэчуай – ударом ноги вбок. Мощно оттолкнулся левой ногой и врубился пяткой противнику в грудь. Тот отлетел вглубь помещения и сломанной куклой рухнул на пол. После удара Максим оказался совсем рядом со вторым врагом. Небольшой подшаг, правая нога распрямилась как лук, и стопа вонзилась в пах противника с такой силой, что того подбросило вверх. Максим, не давая опомниться, прихватил его за плечи и, дёрнув на себя, с хрустом вбил колено в лицо. Второй готов. Берёмся за следующих.

А следующие, наступающие сзади, уже накатывали на него. Накатывали грамотно, не мешая друг другу. Они, видимо, ещё не сообразили, что Максим ориентируется в темноте не хуже их самих.

Третий, успевший первым, ударил сверху по косой линии от правого плеча к левому бедру. Ударил сильно и быстро, чем-то длинным, зажатым в кулаке. Чем? Да неважно. Хоть битой, хоть ломом, хоть мечем. Ответ один.

Максим прихватил ударившего приёмом сихо-наге из арсенала Дайто-рю Айки-дзютсу.

Разворот на правой ноге, блок левой рукой руки противника с одновременным ударом правой в висок. На следующем движении Максим ухватил руку врага за запястье, крутанул его, заставляя выронить оружие. Прихватил его руку второй рукой и, протянув её через левое плечо, резко дёрнул вниз. Плечевой сустав сухо щёлкнул, ломаясь, Максим упал на одно колено и швырнул противника под ноги четвёртому. Тот запнулся об упавшее тело и налетел горлом на кулак. Минус четыре. Но расслабляться некогда, последняя пара на подходе.

Очередного противника Максим встретил прямым ударом в низ живота, той же ногой, оттолкнувшись от согнувшегося противника, ударил в колено последнего. Нога нападавшего подломилась, он упал, и Максим встретил его нос своим коленом.

Потанцевали. Максим чуть расслабился. Напрасно. Первый нападавший начал подниматься. Вот чёрт! От таких ударов, вообще-то, не встают. Но он вставал хоть и медленно, но уверенно. Вслед за первым зашевелились и остальные. Слишком темно. Максим подхватил подмышки копошащегося у его ног и мощным движением отправил в сторону закрытого ставнями окна. Тело проломило дерево, выбило стекло и наполовину вывалилось наружу, упасть на улицу ему помешали брюки, зацепившиеся за острые осколки стёкол. Так лучше. Серый свет залил комнату. НападавшиЕ задвигалась активнее. Но Максим на них не смотрел. Его внимание приковала четвёрка девушек. Они кружились рядом со столом в похожем на суфийский зикр танце. Колдунья, сидя на коленях, что-то напевала, то переходя на низкие басовые частоты, то срываясь на пронзительный визг. От этого звука противники словно набирались сил. Они окружали его, вот и повисший в окне зашевелился, а судя по позе, у него был сломан позвоночник. Из Максима же словно выкачивали силы. Надо бежать.

«Прости, девочка, я вернусь. Вот подготовлюсь получше и вернусь».

Максим набрал в лёгкие побольше воздуха и, издав боевой клич, сбивая мотив колдуньи, прыгнул на врагов. Стоявшего между ним и спасительным окном ударил плечом в грудь, сбивая с ног. Другого, достал хлёстким ударом пальцами по глазам. В два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от окна. За ногу выдернул застрявшего в нём и сиганул наружу. В воздухе развернулся как кошка, и, приземлившись под окно лицом к фасаду, погасил инерцию перекатом через плечо. Замер, всматриваясь в маячившие в окне лица девушек. Повернувшись к ним спиной, он бросился в сторону кладбища, уголком глаза углядев движение за спиной. На бегу оглянулся. Шестёрка бодро высыпала из подъезда и устремилась за ним.

Максим бежал к кладбищу, постепенно ускоряясь. До погоста было недалеко, метров триста, почти по прямой, с разбитым асфальтом дороге. Вот и первые надгробия. Максим легко перепрыгивал низкие оградки. Для верности углубился на территорию погоста метров на двадцать. Остановившись, оглянулся и присвистнул от удивления. Зомби или кто там они были, бодро топали за ним. А ведь не должны были. Нечисть, как и нежить, кладбищ не любит, если земля освещена, конечно. Максим завертел головой: так и есть, надгробия советские, так что вперёд. Он нырнул под нависавшую над головой ветку и запетлял по извилистым тропинкам, ведущим вглубь кладбища, изредка оглядываясь. На невидимой границе старого и нового кладбищ зомби притормозили. Максим остановился в старой части, где вместо прямоугольных обелисков возвышались кресты и замысловатые надгробия, с ятями в эпитафиях, и повернулся к преследователям. Довольно ухмыльнулся и ткнул в сторону замершей в нерешительности нежити всем известной фигурой, сложенной из трёх пальцев.

— Выкусите, черти. Что, нет ходу вам на святую землю? Вот и проваливайте к своей хозяйке.

Опустившись на надгробие, он пробормотал:

— Прости, лежащий здесь, я не потревожу тебя.

Зомби стояли, не шевелясь, вперив в него бельма неподвижных глаз. Сидеть под таким «огнём» было неуютно, и Максим, поднявшись, теперь уже не торопясь, пошёл вглубь кладбища.

Он шёл до тех пор, пока неподвижные фигуры не скрылись за очередным поворотом поросшей травой тропинки. Максим опёрся о кованую решётку ограды и прикрыл глаза. Надо всё толком обдумать. И Пелагея Дмитриевна, и Дед рассказывали о ходячих мертвяках, собственно, мертвяками они не были, они были нурами – людьми, у которых забрали часть души, оставив маленький кусочек, чтобы можно было ими управлять. Но на освящённую землю им хода не было. Как с ними бороться, он тоже знал, знал да забыл. Пелагея Дмитриевна рассказывала: надо вспомнить, он ведь, кажется, сам тогда этот разговор завёл.

Максим присел на корточки, сосредоточился, уходя в себя, ныряя на глубинные слои памяти…

 ________________

Пётр Свержин.

Девять лет назад…

— Ты к Пелагее сходи, — начал Дед, неожиданно, — она многому научить может.

— Чему? — Я удивился, чему она может меня научить.

— Травы знает, заговоры, как с нежитью бороться, как силы восстанавливать, да много чего она знает, так что ты сходи, лишним не будет.

Я согласно кивнул, отчего не сходить, только удивился, какая нежить, о чём Дед говорит, может, заговариваться начал.

— Ты, отрок, многого не знаешь, не видел и не пробовал, так что учись, пока такие учителя рядом, потом поздно будет. А если ты в нечисть не веришь, так это не значит, что её нет. Понял?

— Да понял я, понял.

— А раз понял, то собирайся и валяй по холодку.

Спорить я не стал. Мне и самому стало интересно, какими знаниями обладает Пелагея Дмитриевна, что о ней с таким уважением отзывается Дед.

С тех пор к тренировкам Деда добавилась учёба у Пелагеи Дмитриевны. Не так многому я у неё научился, но то, чему она научила, впитал крепко. Работа с амулетами, травяные отвары на все случаи жизни, поиск пропавших вещей, работа с рамками и лозой. Вот и всё, времени у нас было мало.

  ________________

Со дна памяти неторопливо, словно старинная субмарина из глубин океана, всплыло знание, когда-то поведанное ему Пелагеей Дмитриевной.

…Соль, игла, святая вода…

Ладно, нечисть, поборемся на вашем поле.

Показать полностью

Очень странная деревня. Глава 5

Римские цифры. Один, два, три, четыре. Единственная идея котора зародилась в моей голове, что эти цифры связаны с цифрами что я видел на строениях в деревне. Больше идей у меня просто нет. Побродив ещё немного по заброшенному дому, я не нашел ни единой подсказки. Видимо делать здесь мне более нечего.

Тогда первым делом пойду на школу. Там была единица. Сказано - сделано. Дойдя, я начал осматривать те самые кирпичики на которых нарисованы единицы. Думал может один из них потайной. Начал дергать их один за одним, до куда дотягивался. Это ничего не дало. А на левой руке, и так сбитой из-за гроба, я оборвал все ногти. Решив что не все так просто Я огляделся в поисках чего-то, на что можно встать и обследовать верхние кирпичи. Через пару минут поисков нашел деревянный ящик. Долго пыхтел и давил на него всей своей массой, но все же дотащил до стены и мои поиски чего-то продолжились. Дёргал за каждый кирпич, в надежде вытащить его и увидеть в тайнике ключ.

Через час поисков ничего не изменилось. Заметил одну деталь. Если долго и пристально вглядываться в нарисованные цифры, они начинали плыть в глазах. Начиналась тошнота и головная боль. Больше продолжать я не мог. Видимо ключ не здесь.

Видимо всё-таки придется заходить внутрь. Делать этого не хотелось. Ибо эта школа связана с болезненными воспоминаниями у меня. Но деваться некуда. Назвался груздем...

Входная дверь была стеклянной и оказалась заперта. Но, это меня не остановило.

Я знаю что в этой школе уже давно никто не учится. В деревне в целом остались только старики что доживали свой век. Так что не особо заворачиваясь над моральной составляющей, просто бросил в дверь кирпич что нашел неподалеку. С тонким звоном дверь разлетелась на мириады осколков, а я вошёл внутрь. Что искать дальше я тоже не представлял, так что начал обходить кабинеты один за одним в надежде найти хоть что-то. Каждый кабинет представлял из себя примерно одно и тоже. Три ряда парт. Учительский стол. И меловая доска. Стал обыскивать каждый кабинет, слева на право. В них ничего небыло необычного. В каждом кабинете я переворачивал столы и выбрасывал книги с полок. Тем временем обожжённая рука начала сильно болеть. Видимо начал отходить от шока. Скрипя зубами перебирал кабинет за кабинетом. Нигде ничего небыло. Я обошел их всех и не нашел ничего. Я был на грани истерики. Но вспомнил что не заглянул в один кабинет. Ну конечно! Учительская! Считай главный кабинет в школе. Я заскочил в него бегом. Ибо хотелось быстрее закончить с этой историей и сделать что-то с рукой. Когда зашёл сразу бросился в глаза старенький компьютер. Это была гордость нашей школы. Без особой надежды ткнул на кнопку включения, и он... Включился. Начал пищать, а на мониторе появились символы Биоса. Пока ждал полной загрузки, протер монитор рукавом. Компьютер полностью загрузился. Хм... Интересно.

Запустил электронную почту. Понятно что интернета сейчас небыло, но резервные сохранения остались. Хвала богам.

Открыл первое попавшееся письмо. И по мере чтения челюсть падала все ниже, а глаза становились все шире.


От: Друг из менестерства.

Кому: Олегу Дмитриевичу.


Все министерство прекрасно знает о твоих сексуальных похождениях с учениками младших классов. Но из-за твоих заслуг в науке мы не можем тебя просто так бросить. Так что переводим тебя в эту школу. Считай это место отстойником. Тут таких как ты много. Поголовно считай одни педофилы и извращенцы. Тут ты найдешь себе занятие на вечер, если понимаешь о чем я.


Черт возьми... Этого я точно не ожидал. Конечно во время моей учебы ходили разные слухи. Но кто же знал что это правда. Иногда пропадали ученики, но учителя говорили нам что они переводятся в другие школы... Черт, видимо их плотно крышевали, раз им такое сходило с рук.

Читаю следующее письмо.


От: Семён Иванович.

Кому: Олегу Дмитриевичу.


Привет, друг по интересам. Ты в нашей школе уже почти год, так что могу посвятить тебя в наш маленький клуб. Сегодня ночью подойди ко входу в подвал, тот что рядом с запасным выходом. Там все узнаешь.


Жесть... Я не хочу об этом думать... Главное что это не коснулось меня в свое время. Но мне все же придется пойти в этот подвал. Скорее всего ключ там.

И я пошел. Подвал обнаружил сразу. О нем тоже ходили гадкие слухи. Мол оттуда слышны всякие завывания ночью. Ктож знал что это правда. Подвал оказался не заперт. Я вошёл туда свободно. И охренел который раз за сегодня.

Это было просторное помещение. Примерно десять на десять. Но у стен стояли разной степени ужаса штуковины. Старые ржавые кресты с наручниками. Какие-то качели неясной мне надобности. Грубые металлические нары, тоже с наручниками. И конструкции которые я вовсе не понимаю и не могу объяснить. Причина ржавчины мне тоже стала сразу ясна. Тут всюду была кровь. На стенах, на полу, на конструкциях. Ужас. Находится здесь мне сразу же стало некомфортно и очень неприятно. Нужно было как можно быстрее уйти отсюда. Так что я подошёл к единственному здесь деревянному столу. Осмотрел. На нем лежал только журнал. И письменные приборы. Открыв журнал, тут же захотелось его закрыть.


Вова 7б - на списание.

Ангелина 4а - на списание.

Маша 3б - пока подержим здесь.


И таких надписей была уйма. Захлопнул журнал, начал рыться в выдвижных ящиках. Нашел странный сверток. Положил на стол, открыл. Внутри был старинный ключ. И записка с надписью.


Письмо действующему директору школы.


Я прекрасно наслышан о ваших развлечениях. Но более того, я как глава семьи лично защищаю вас перед государством. Взамен хочу лишь чтобы вы хранили сей ключ до вашей смерти. Показывать и даже говорить о нем запрещаю под стразом смерти.


Семья.


Не хочу задерживается здесь более ни минуты. Схватив ключ левой, здоровой рукой. Я тут же вышел из подвала, и направился к дому матери. Слишком много событий за сегодня. С меня хватит, я спать.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!